– Комната удалась? Она тебе нравится?

Он не собирался, чтобы его замечание прозвучало вопросом. Но поскольку вопросительная интонация прозвучала, она еще больше вывела Констанцу из себя. Она была очень чувствительна к критике.

– Мне нравится. Она устраивает меня.

Тон у нее был озлобленный. Штерн выглянул в окно: зимние сумерки; идет снег. Он повернулся к жене, которая сейчас возилась с ручкой, конвертами, бумагой, как бы нетерпеливо дожидаясь его ухода.

Голова Констанцы была склонена. Настольная лампа бросала круг света, в котором она сидела, от ее черных волос исходило сияние. Косая подрезанная челка падала ей на лоб, и густые локоны обрамляли ее изящные скулы. Штерн, который видел, как ей подходит эта прическа в духе древней египтянки, все же скучал по старым образцам. Он предпочитал соблазнительность длинных спутанных волос, которые, избавляясь от заколок и шпилек, густой волной падали на обнаженные плечи. Вкусы у него остались старомодными.

Констанца играла с одним из своих многочисленных браслетов. Она разгладила подол платья. Под взглядом Штерна она чувствовала себя как-то неудобно. Платье, созданное по ее рисунку одним из ее французских модельеров, было более чем выразительным: ярко-синего цвета, мало кто из женщин мог позволить себе такую откровенность. Подол юбки был обрезан высоко, а в прямом рисунке плеч угадывалось что-то мужское. Штерну, хотя он и был способен оценить эффект элегантности, это платье не нравилось. Он по-прежнему не мог заставить себя привыкнуть к зрелищу открытых обозрению ног в туфлях на высоких каблуках, к стрелкам чулок, к самоуверенности раскрашенных физиономий. На мгновение он испытал сожаление, что ушли в прошлое давние моды, платья которых мало что демонстрировали и многое обещали.

– Ты уходишь? – Констанца сунула блокнот в ящик стола.

– Да, моя дорогая. Это я и зашел сказать. Не надолго. На час или около того. Ты помнишь, я упоминал об одном южноафриканце – представителе «Де Бирс»? Он остановился в «Плаццо». Мне нужно с ним встретиться.

– О, ты вечно с кем-то обязан встречаться! – Констанца скорчила еще одну гримаску. Она резко поднялась. – Знаешь, чего мне порой хочется? Я бы хотела, чтобы ты потерял все свои деньги. Тогда мы могли бы уехать, только мы с тобой вдвоем, и где-нибудь жить, очень скромно.

– Моя дорогая. Тебе бы это решительно не понравилось. Извини, что такого с нами не случилось. Ты же знаешь, что я достаточно предусмотрителен.

– Ах, благоразумие. Ненавижу благоразумие.

– Во всяком случае, кое-что я потерял. Как и все.

– В самом деле, Монтегю? – Она с какой-то странной внимательностью уставилась на него. – Не могу представить! Скорее нажился – это да. Но не потерял.

– Время от времени это случается, Констанца.

Какая-то интонация в голосе Штерна, похоже, смутила ее. Она тряхнула головой.

– Может, и так. Что же, если тебе надо, то иди. Я не хочу задерживать тебя. – Она глянула на маленькие наручные часики. – Тебе хватит двух часов на твоего южноафриканца? Должно быть, важное дело. Даже в субботу…

Штерн вышел. Он не обратил внимания на иронию в ее голосе. За дверью он на мгновение остановился. Как он и предполагал, Констанца сразу же схватилась за телефон. Говорила она на пониженных тонах, но Штерн не собирался подслушивать. Он знал, кому звонит этот доморощенный шпион в обиталище любви – в бюро частных детективов.

Шел он неторопливо. Тротуары были переполнены народом. Люди начали закупать рождественские подарки.