Раздумывая над этим, я стояла у дома на Парк-авеню. Было половина десятого, под мышкой я держала заблаговременно купленную коробку с цветами: пустив в ход американский акцент, я должна буду представиться посыльной от Доминика. Яркая коробка, на которой крупными зелеными буквами было выведено его имя. Сработает, думала я, ибо пусть даже и таким образом, но мне нужно найти Констанцу.

Наконец я ее выследила. Вот, значит, где она скрывается. Я осмотрела здание. Скорее всего Констанца сняла квартиру у приятелей, но в любом случае выбор выглядел более чем странно.

Констанца была предельно придирчива: одно место ее полностью устраивало, а другое, в силу непонятных причин, нет, и, когда заходила речь о Парк-авеню, она решительно отвергала даже мысль о ней. Мрачное, унылое, размеренное обиталище буржуазии. «Парк-авеню, – случалось, говорила она, – даже непредставимо». Это не означало, что Констанца представляла свое существование только на Пятой авеню, но я понимала, что она имела в виду. Как бы там ни было, если Парк-авеню был респектабельным унылым районом, то здание, которое она выбрала, оказалось самым унылым во всем квартале. Двенадцать этажей красноватого известняка; помпезные двери, напоминающие клуб «Никер-бокер».

Я нервничала. Еще несколько минут – и я буду говорить лично с Констанцей. Как она встретит меня? Выставит с порога? Я подошла к стойке портье:

– Я от Доминика с цветами для мисс Шоукросс. Кажется, я пришла чуть раньше. Будьте любезны осведомиться, могу ли я подняться?

Я никуда не гожусь, когда приходится притворяться. Я была готова к тому, что меня вот-вот уличат в обмане. Я искренне удивилась, когда швейцар, положив трубку, сказал: «Пятьсот первая. Поднимайтесь прямо наверх».

Стоя у дверей квартиры, я сосчитала до пятидесяти. Мои руки дрожали.

Дверь открыла не Констанца, я увидела перед собой горничную. И что хуже всего, ею оказалась та сварливая лилипутка, которая встретила меня день назад. Я ждала, что это миниатюрное создание взорвется вспышкой ярости и захлопнет передо мной дверь. После стольких стараний потерпеть неудачу этого я уже не могла вынести. Я переступила порог.

Чтобы не ошибиться, я посмотрела вниз. И увидела нечто удивительное. Меня встречали без тени враждебности, горничная улыбалась.

– Виктория, да? – Она тоненько хихикнула. – Время, да – очень хорошо. Вы входить. Вот сюда – быстро.

Взяв коробку с цветами, она на мгновение исчезла с ними, семеня по узкому коридору. Широким жестом открыв дверь, она отступила в сторону, чтобы пропустить меня.

Комната была пуста. Никакой Констанцы в ней не было. Я удивленно повернулась к горничной, но тут в холле зазвонил телефон.

– Вы подождать. Минутка. Пожалуйста, извинить.

Горничная исчезла. В смущении я направилась в другую комнату. И тут никого не было. Обе комнаты удивили меня. Я не могла представить, что Констанца, даже вынужденно, может поселиться здесь. Констанца была декоратором – все ее таланты были отданы созданию соответствующей обстановки в помещении. Все в ее комнате, пусть это был даже гостиничный номер, полностью соответствовало ее вкусам. Констанца не могла долго оставаться в комнате, которую считала неприятной по обстановке, подобно тому, как концертирующий пианист не может слышать, как любитель терзает Моцарта.

Констанце нравились броско обставленные комнаты, она любила смелые сочетания цветов: попугаячий желтый, подчеркнутый зеленый, берлинская лазурь или гранатовый, цвет сырого мяса, который она называла, хотя и неточно, этрусским. Она любила яркие краски, потому что они расширяли замкнутое пространство. Она заполняла комнаты редкими и удивительными предметами: сплетением цветов, созданиями рук человеческих, подбором мебели, место и время изготовления которой невозможно было определить.