Ток тек через катушку соленоида, и сердечник — стержень из мягкого железа, расположенный на оси катушки,— замыкал цепочку детонатора взрывного устройства. Опять Фейрфилд сомневался по поводу ожидаемого результата. Предполагалось, что взрыв тринитротолуола приведет к разрушению ракеты, но не исключено, считал он, что мгновенное повышение температуры и давления спровоцирует детонацию топлива и ракета рванет, словно мощная бомба.
Если бы меня выбрали кандидатом для первого полета на Луну, я бы на «Темном крестоносце» не полетел. Пусть право первого достанется кому-нибудь другому, а Бентолл пока посмотрит на взрыв с Земли.
Я сел за машинку и отпечатал список: какого цвета провод к какому по счету топливному цилиндру подсоединять. Выписал средние оценки сроков и последовательности установки зажигания из записок Фейрфилда и сунул листок в карман. Тут же появился Хьюелл.
— Нет, я еще не закончил, черт подери,— выпалил я, прежде чем он успел раскрыть рот.— Разве нельзя оставить меня в покое на время?
— Сколько еще? — спросил он своим грохочущим, словно обвал в горах, голосом.— Мы начинаем терять терпение, Бентолл.
— Дел по горло. Возможно, минут пятнадцать. Оставьте одного из своих людей снаружи. Когда закончу, постучу в дверь.
Он кивнул и вышел. Я снова погрузился в мысли. В основном о себе самом и о том, что меня ждет. Тут я вспомнил, что говорят психологи о необычайной силе человеческого разума, о силе положительных эмоций, о самовнушении. Если твердить себе тысячу раз на дню, что все прекрасно, ты бодр, у тебя ничего не болит, то к вечеру ты сам это почувствуешь. Я попытался проделать нечто подобное с небольшими вариациями. Пробовал представить себе Бентолла сгорбленным старикашкой с седой бородой, но ничего не выходило. Перед глазами все время возникал образ молодого Бентолла с дыркой от пули в затылке. Что-то у меня с самовнушением не клеилось. Сегодня вечером. Кто знает, может, сегодня вечером, но относительно того, что это неминуемо произойдет, у меня сомнений не возникало. Остальных специалистов могут оставить в живых, только не меня. Я должен умереть и понимал, почему. Я встал, подошел к окну и оторвал шнурок от шторы. Не потому, что решил повеситься, прежде чем Хьюелл с Леклерком замучают меня до смерти или пристрелят. Я свернул веревку в клубок, сунул в задний карман брюк и постучал в дверь. Послышались шаги удаляющегося часового.
Через несколько минут дверь вновь отворилась, на этот раз па пороге стояли Леклерк и Хьюелл в компании двух китайцев.
— Закончили? — быстро спросил Леклерк.
— Закончил.
— Хорошо. Приступайте немедленно к монтажу.— Ни тебе спасибо, ни поздравляю, дорогой Бентолл, с решением архитрудной задачи... Приступайте немедленно, и все тут.
Я покачал головой.
— Все не так просто, Леклерк. Мне надо сначала пройти в блокгауз.
— В блокгауз? — тусклые, как у слепого, глаза надолго остановились на мне.— Зачем?
— У вас там пульт управления, вот зачем.
— Пульт управления? -
— Небольшой ящик с разными рычажками и кнопками для дистанционного радиоуправления с подключением различных систем ракеты,— терпеливо пояснил я.
— Знаю,— холодно сказал он.— Незачем его осматривать до того, как вы приступите к оснастке ракеты.
— Не вам об этом судить,— высокомерно изрек я.
Ему ничего не оставалось, как уступить, хотя можно было бы сделать это поучтивей. Он отправил охранника в дом капитана за ключами, и мы прошли полмили до бункера, храня напряженное молчание. Но меня это не трогало. Говорить не хотелось. Хотелось смотреть, смотреть на слепящий белизной песок, сверкающую лазурь лагуны и безоблачное голубое небо над головой. Я смотрел на все это долго, взглядом человека, который подозревает, что вряд ли когда-нибудь снова увидит подобное. |