|
Не кричат люди, не завывает упыриное отродье. А здесь, в тесной монашеской келье, по-прежнему сидят друг против друга двое. Сидят и ждут. Человек с двумя мечами. Опытный воин, обученный сражаться с порождением темного обиталища. И еще… Кто-то… Дрожащая дева. Тоже – человек. Наверное… Скорее всего… Эржебетт вела себя как человек. Как обычная перепуганная в усмерть девчонка. Разве что больше не плакала: дорожки слез на щеках высохли. Но час зверя? Истек? Или рано еще? О, Всеволод многое отдал бы, чтобы выяснить это наверняка. Сейчас, сразу. Он глянул в окно. Темно. Тучи. Ни луны, ни звезд не видать. Глянул на свечи. Тоже – трудно понять. Всеволод не знал, как быстро горят эти монастырские свечи. Но сгорели-то они основательно. Но восковых слез натекло на камень изрядно. Натекло… Истек?.. Наверное ж, истек вместе с ними и роковой час. А не весь – так большая его половина. А коли что и оставалось еще – ну, может, самая малость. Эржебетт шевельнулась. Простонала – вопросительно. Просительно. – А-а-а? Страшно ей, должно быть. Еще бы не страшно! Щемящая жалость к беззащитной, бессловесной, без роду – без племени юнице сжала вдруг грудь Всеволода. Сжала, скрутила, да так, что… – Не нужно бояться, – стараясь, чтоб голос звучал ласково и успокаивающе, проговорил он. – Ничего не нужно бояться! Поняла? Нет? Сказанных слов – нет. Их смысл – да. Уста Эржебетт дрогнули. Девушка улыбнулась – самыми уголками рта. И – всхлипнула. Да, снова плачет… Сдвинулась с места. Не отводя от Всеволода молящих глаз, поползла на четвереньках. К нему. Плакала и ползла. Обползала одни свечи, валила другие. Волкодлак преодолел бы это расстояние в один прыжок. В полпрыжка. А она все ползла. Как рабыня к ложу господина. Как собака к ногам хозяина. Эржебетт тронула его ноги. Придвинулась. Ближе. Еще ближе. – А-а-а? – все с той же мольбой в голосе. Молит о защите, покровительстве и благосклонности? Ох, до чего же жутко ей сейчас! До чего же сильно должна пугать ночь бедняжку, пережившую встречу с волкодлаком и чудом спасшуюся от упыриного воинства. – Ты в безопасности, Эржебетт, – уверял Всеволод. Если не вздумаешь обращаться в нечисть… – Самое страшное позади, – говорил он ей. Если уже ушел в небытие послезакатный час. – И все будет хорошо, – обещал Всеволод. Если они доживут до утра. Оба, а не один из двоих. – Все скоро кончится, – пророчествовал он. Так кончится или иначе. Но – должно. И скорей бы! А еще… «Красива! До чего же она все-таки красива!» – вновь не отпускала его такая навязчивая и такая неуместная в сложившихся обстоятельствах мысль. Или наоборот – вполне естественная мысль? «И ведь не просто красива – а красива пробуждающей страсть, манящей, влекущей… жуть, как влекущей красотой». Хотелось поступить с ней, как испокон веков поступает мужчина с женщиной. Как господин – с наложницей. А Эржебетт всхлипывала и жалась к Всеволоду. Искала защиты, опоры, спасения. И дрожала, дрожала. От ужаса? Или… или уже нет? – А-а-а? – Ну, что с тобой, милая?! Всеволод приобнял ее. Не отпуская мечей. Странные то были объятия. С этими дурацкими мечами Всеволод чувствовал себя сейчас до крайней степени глупо и неловко. Зачем он вообще их вытащил, эти посеребрённые клинки? Зачем все еще держит перед собой и ею? Между собой и ею? Эржебетт будто и не замечала обнаженного оружия. |
