«У Кей все получается так гладко, – думала Фенела, – потому что на самом деле все происходящее вокруг мало беспокоит ее. А если она все-таки допускает в чем-нибудь ошибку – будь то се работа или бесчисленные браки, – она просто выбрасывает это из своей памяти и начинает все заново. Предположим, – продолжала размышлять Фенела, – предположим, что попрошу у Николаса развод. А почему бы и нет? Ведь мы даже не осмеливаемся открыто смотреть в глаза друг другу. – Затем сама мысль потерять Николаса показалась Фенеле пугающе мрачной. – Если у меня не будет Ника, то с кем же я останусь?» – спросила она себя и импульсивно опять повернулась к нему.

– Ник, сегодня вечером не обращай на меня ни малейшего внимания, – взмолилась она. – Со мной сейчас творится нечто такое, что Нэнни называет «проделками чертенка за моей спиной».

Николас протянул было свою руку к Фенеле, но затем сдержал себя, как будто немного испугавшись того, что этот жест может напутать ее.

– Сказать тебе, что я думаю по этому поводу? – спросил он.

– Да, пожалуйста.

– В нашем мире есть люди, – начал он, – которые обтекают жизни других людей, подобно широкой спокойной реке. А есть иные, которые врываются в жизни других людей, подобно внезапному ливню. Поэтому все замечают таких людей, как всегда обращают внимание на дождь – ведь он все время неожидан, всегда оказывает на человека заметное воздействие; а река – так она все время течет здесь, все вокруг к ней уже давно привыкли. Ты, Фенела, подобна некой реке; тот, кто знает тебя, всегда будет желать остаться рядом, будет нуждаться в тебе, но очень часто все будут реагировать и на ливни.

Николас говорил все это довольно ровным голосом – волнение едва угадывалось в его тоне, но Фенела понимала, что каждое слово дается ему с неимоверным трудом и идет из самой глубины сердца.

У нее внезапно промелькнуло чувство нежности к Николасу.

– Спасибо тебе, Ник; это очень мило с твоей стороны, проговорила она, – и очень успокаивает меня; хотя, я думаю, Кей нельзя сравнить с ливнем. Она предпочитает быть скорее лучом солнца или чем-то еще, что ослепительно блистает, подобно молнии.

– А ведь ты можешь быть язвительной и коварной, не так ли? – спросил Николас, и Фенела утвердительно кивнула.

– Да, и наслаждаюсь этим. Они оба рассмеялись.

– Нам пора возвращаться, – сказала Фенела и взяла мужа под руку. – Хочешь, я скажу тебе что-то самое главное про тебя, Ник? Что-то очень хорошее?

– Хотелось бы услышать, – ответил он. – В моей жизни приятные вещи случаются нечасто.

– Не заставляй меня жалеть тебя, – скомандовала Фенела. – А сказать я хотела вот что: с тобой, Ник, я могу быть честной и правдивой, мне не приходится изображать из себя кого-то другого. И я считаю, что таких людей, с которыми каждый может себя чувствовать естественно, очень мало; я действительно нисколько не притворяюсь с тобой – я предстаю перед тобой в самом худшем виде.

– Пока я мог видеть только самое лучшее в тебе, – прошептал Ник.

И уже позже, когда они подошли к боковому входу в дом, он неожиданно остановился.

– Фенела, ты позволишь мне поцеловать тебя на прощание?

Первым побуждением Фенелы было отпрянуть от него, но она заставила себя улыбнуться.

– Конечно, Ник. Почему бы и нет?

Она слегка приблизила свое лицо к нему; луна светила ей прямо в глаза, и поэтому ей пришлось прикрыть веки. Но Ник так и не поцеловал ее. Вместо этого он стоял, рассматривая лицо Фенелы, не прикасаясь к ней.