Она положила руку на холмик своего живота. Чарльз! О, Чарльз! Наш ребенок. Наше будущее. Наше счастье. Уткнувшись лбом в стекло, она вглядывалась в такое любимое лицо. И с острой болью, так, словно он прокричал это, она осознала, что он приходит в последний раз. Если этой ночью она с ним не уйдет, это будет концом всего. Другой возможности уже не будет.

Она прекрасно осознавала, что запертые двери — всего лишь оправдание ее трусости. Что Марта придет и откроет их, если она хорошенько попросит. Марта всегда любила ее. Она была для нее не просто служанкой. Марта заменила ей мать, которую она никогда не знала.  

Она могла бы выйти к нему, если бы решилась.

Прости меня, Чарльз, умоляла она взглядом. Прости меня, любовь моя. Не покидай меня. Вернись ко мне. Пожалуйста, вернись. Возможно, завтра я наберусь мужества. Или послезавтра. Чарльз, не покидай меня. Прости меня.

Дина отступила от окна и медленно и прерывисто вздохнула. 

— Дурочка, — прошептала она, — О, какая же ты дурочка! Ты с легкостью можешь потерять ребенка и здесь, даже если тебе будут помогать лекари и повивальные бабки. Либо смерть, либо опека его деда, который будет тебя презирать и отберет у тебя ребенка. А он смог бы выжить, если бы ты убежала с темным всадником. Уж он-то любил бы вас и заботился бы о вас изо всех сил.

Но печальная леди была настолько поглощена собственными страданиями, что не обращала внимания на Дину.

— В одном ты права, — продолжала Дина, — Я почувствовала это вместе с тобой. Он приехал последний раз. Безмозглая девчонка, он приезжал и приезжал почти двести лет. Какое еще доказательство преданности нужно тебе от него? Может быть, ты хотела, чтобы он приезжал не два, а пять столетий? 

Печальная леди снова ничего не ответила. Забыв в спешке, что место между раздвинутыми шторами занято, Дина снова шагнула вперед, чтобы посмотреть, там ли еще темный всадник.

Его руки теперь держали поводья. Он так понурил голову, что подбородок почти касался груди. Его плечи поникли, словно он потерпел поражение. Но вот он снова медленно поднял голову и снова простер руки, моля и тоскуя. Но он уже не звал.

Чарльз! Не уезжай! Не покидай меня! О, господи, как я смогу жить, если ты уедешь? Пожалуйста, Чарльз, пожалуйста! Я ношу твоего ребенка.

Дина снова заставила себя отойти от окна. Она была в таком же смятении, как и печальная леди.

— Иди же, — скомандовала она.— Неужели ты не видишь? Через мгновение он исчезнет и никогда больше не вернется. И ты будешь жалеть об этом целую вечность. 

Но крик ее души остался безответным. И тогда очертя голову она помчалась в гардеробную, натянула сапожки, и дрожащими руками накинула на себя плащ. Открыв дверь спальни и ступив на порог, Дина на мгновение задержалась.

— Смотри! – обратилась она к невидимой леди у окна. – Дверь не заперта. Я даже оставлю ее открытой. Я попытаюсь задержать его. Ох, да иди же ты! Это твой последний шанс на счастье. Твой последний шанс до скончания времен.

И она помчалась по извилистым коридорам, вниз, к величественной лестнице, потом через большой холл, через передние двери, которые снова оказались не заперты, через внутренний двор, вокруг цветочной клумбы, и мимо основания белой башни. 

Но он уехал. На траве под окном ее спальни никого не было. Дина стояла неподвижно, на сердце легла свинцовая тяжесть. Она упустила свой шанс. Бедная печальная леди упустила свой шанс. Дина на мгновение прикрыла глаза, и почувствовала, что беспросветное отчаяние настолько переполняет ее, что она даже не может заплакать.