— Не дождешься, — грубовато прерываю его вступление, — ишь устроился, сам сидишь в теплой комнате, при свете, а я шныряй в потемках на собачьем холоде только для того, чтобы тебя радовать.

Нормальный человек прореагировал бы на подобное сообщение о разделении обязанностей соответствующим образом, однако Студент закивал головой чуть ли не с радостью на лице. Интересно, он догадывается, какой сегодня день, или подозревает: колбаса вовсе не произрастает на полках холодильника? Впрочем, чему удивляться, если только в прошлом году Студент узнал, что он уже не живет в стране под названием Советский Союз.

— Другими словами, вы хотите сказать, что возможно появление кое-каких произведений из данного списка? — надежда с новой силой пробилась в голосе моего эксперта.

— А разве так не бывало?

— Бывало. К сожалению, я не завершил работу полностью, однако, смею вас уверить, в этом случае все будет гораздо сложнее, нежели в прошлый раз.

— Позволь полюбопытствовать, на чем основывается твоя уверенность?

— На фактах. К примеру, работа Поленова была уничтожена во время боевых действий, Верещагин вывезен из киевского музея зондеркомандой барона фон Кюнсберга. Гросс, Кокошка, Нольде...

— Ну наконец-то дошла очередь до дегенератов, — обрадовался я.

— Отчего вы так считаете? — в голосе Студента явственно слышалась неприкрытая обида, будто каждый из этих живописцев приходился ему близким родственником.

— Потому что они были представлены на выставке «Дегенеративное искусство», — задушевно поведал я эксперту.

— Вы разделяете точку зрения Гитлера? — взвизгнул Студент таким дурным тоном, что мне пришлось поспешить его успокоить.

— Ну что ты. Во взглядах на живопись мне больше импонирует другой великий искусствовед. Иосиф Виссарионович. Выставок он, правда, не устраивал, что ни говори, умнее был, но именно благодаря ему ты в конце концов получил пожизненную возможность заниматься любимым делом.

Студент одарил меня добрым взглядом санитара из дурдома и принялся активно задыхаться в праведном гневе.

— Как вы можете...

— Я еще не то могу. Но сейчас меня интересует не доказывать тебе очевидное, а подтвердить собственную догадку. Кокошка и Гросс сгорели во время знаменитого пожара 1939 года?

— Двух мнений быть не может, — отрезал Студент, остывший быстрее чайника на морозе. — Вы мне о другом скажите. Как в этом перечне могла оказаться работа Сверчкова?

«Так тебе и скажу», — подумал я, а вслух заметил:

— Ты можешь раз и навсегда запомнить: лишние знания весьма активно сказываются на продолжительности жизни!

Студент засопел с явным недовольством, наглядно доказывая свое нежелание наконец-то вызубрить самую жизненно важную аксиому. Погасив сигарету, я как бы невзначай бросил:

— Ты ведь сам понимаешь, Сверчков в те далекие годы стал излюбленным художником финансистов. Чего выпучился? Можно подумать, не знаешь, откуда попало в Русский музей историческое полотно с актуальным сегодня названием «Подвиг городового Тяпкина 8 ноября 1868 года»?

— Из коллекции Гренстранда, — выпалил Студент. — И не в Русский,...

— Но разве это главное?

— А что?

— А то, что ты, быть может, окончательно поймешь, отчего восьмое ноября до сих пор печатается на календарях в красном цвете.

Эксперт непонимающе посмотрел на меня, явно чувствуя какой-то подвох.

— И все-таки вы...

— Да успокойся, Студент, просто я вспомнил: до поры до времени работа Сверчкова «Александр Второй верхом» висела в финансовом отделе Смольниковского района, а «Александр Второй в санях» украшала финансовый отдел Дзержинского района до того, как.