|
Разговаривал, бывало: что, мол, брат, так тебя рано угораздило, или еще что-нибудь эдакое. Разговоры о том, что якобы мертвецы оживают, понятное дело, слышал, да только когда их вокруг тебя столько, порой и живых столько не видишь, сколько их, так перестаешь и верить в эту чепуху. Так вот, это я к тому, что я в первый момент и не придал значения. Ну, кошка, может, пробежала или крыса. Так нет же, и впрямь стон. Я голову-то подымаю и вижу. Горбатенькая сидит среди прочих мертвяков и на меня глазами хлопает, а изо рта у ней пена идет. И глазами так вращает страшно и дышит тяжело. У меня стакан из рук-то и выпал. Я даже крест животворящий не мог наложить, так руку от страха свело. А покойница моя уже и руками шевелит и ко мне тянется и, о Господи, пресвятая Богородица, лепечет чего-то! Я от страха поначалу никак не мог разобрать. А потом слышу, о помощи просит. Тут я очнулся и вон из покойницкой. Выбежал на морозец да как закричу благим матом. В жизни так не орал. Народ сбежался, докторов позвали. Все дивятся случаю невиданному. Доктор, что лечил её, глазам своим не поверил, ведь именно он смерть её и признал. Да, стало быть, ошибся. Она потом лепетала что-то вроде того, что с нею уж было такое, в детстве, вроде как тоже чуть не похоронили.
– И куда же она делась потом, ваша чудом воскресшая горбунья? – следователь вытер вспотевший от волнения лоб. – Куды, куды? А туда же, на тот свет. Не помогло её чудесное воскрешение. Полежала денек в лечебнице, а потом вышла на холод да на мороз, упала от слабости организма или поскользнулась, да и умерла. Тут, неподалеку от наших ворот, её и подобрали. Вот, стало быть, какие бывают дела, – сторож развел руками. – А я с той поры не пью, совсем не пью. Бога убоялся. – Это ты правильно сделал, – Сердюков поднялся. Да, сорвалось, сорвалось. Не привела ниточка к развязке, а только еще все больше запуталось. Петушков заглядывал начальнику в глаза, пытаясь понять, насколько он помог в продвижении дела. Следователь дружески похлопал его по плечу и устало двинулся восвояси.
Глава тридцатая
Надзиратель уже третий раз подходил к двери темницы и смотрел в специальный глазок. Так и есть, опять лежит лицом к стене, горб свой выставила и лежит, не шелохнется. К еде не притронулась. Вчера всю её одежду перетрясли, пересмотрели. Какие такие бриллианты, откуда им взяться? Почудилось господину следователю, померещилось. Однако ж как разобиделась, ишь, какие фигли-мигли! Лежит… Вроде и не дышит… Господи помилуй, да жива ли? Следователь шкуру снимет, коли что… Надзиратель стал торопливо открывать замок, а тот, как назло, не давался, ключ не хотел проворачиваться с первого раза. Или в спешке не так вставил? Бывает, в тюрьме куда спешить-то. Размышления его вдруг оказались прерваны резким грохотом. Стены здания содрогнулись, раздались громкие крики, топот ног. Надзиратель дернул злополучный ключ и тоже побежал на шум. Горбунья лежала на боку, лицом к стене, и, казалось, не слышала происходящего. Она действительно уже сутки не вставала, не принимала пищи и почти не переменила позы. К чему есть, пить, дышать, жить, если мир так жесток и несправедлив? Она слышала, как окликает её надзиратель, как поворачивается ключ в замке. Какой-то грохот. Скрежет ключа умолк, прерванный на пол-обороте. За время, проведенное в казенных стенах, она уже научилась отличать все нюансы звуков. Приподняв голову, женщина подождала несколько мгновений, но больше скрежетания не было. Она с трудом встала и медленно подошла к двери, толкнула её. Дверь немного приотворилась. Не веря собственным глазам, затворница помедлила несколько мгновений, а потом решительно и быстро распахнула дверь камеры и выскользнула в сумеречный коридор, не забыв плотно прикрыть дверь за собой, словно она заперта. До её слуха доносились крики и шум, топот ног, окрики начальства, лязганье железа. |
