А в городе долго говорили о проклятье форнаретто – молодого пекаря, ведь после его казни вскоре умер, подавившись за обедом, граф Барбо, затем дож Лоредан, отдавший приказ о смертной казни, не разобравшись толком в этом деле. И более того, вся семья графа Барбо умерла один за другим, Аннетту тоже преследовали несчастья, умерла она в старости, но так и не вышла замуж и всю жизнь провела в бедности.

Саша так и не поняла, за что проклятье форнаретто настигло бедную девушку, и тут же придумала историю, что Аннетта польстилась на деньги графа и стала его любовницей.

– Скучно тебе без расследований, – засмеялся на это Лука, и поднял бокал Соаве, в котором отражался венецианский закат и красная черепица крыш. – За твое здоровье!

Они гуляли по городу, выходя на Сан Марко поздно вечером, когда на площади было совсем мало народа, и лишь звенели бокалы в старинных ресторанчиках Квадри и Флориан и по очереди, следуя давнему договору, играли их оркестры.

Саша и Лука пару раз выпили кофе во Флориане, ради традиции, потому что за эти деньги можно было выпить ни одну чашку в соседнем от их дома кафе, а вот поужинать там даже Лука не решился предложить.

Как-то девушка спустилась в небольшой бар на углу улицы. В ожидании горячих корнетто – круассанов, которые собиралась купить к завтраку, она смеялась над шутками бармена, активно строившего глазки и даже распевавшего что-то из оперы, развлекая красивую незнакомку. В это время в бар зашла компания испанцев, один из которых, ткнув пальцем в витрину, заказал на всех бутербродов, естественно, назвав их по-испански.

– Бокадильо, бокадильо, – передразнил их бармен на ломаном испанском и повернувшись к Саше, подмигнул: – Понаехали тут всякие!

Получив свои бутерброды, Саша поднималась по крутой лестнице, лопаясь от важности и от смеха: действительно, понаехали, не то, что она, коренная венецианка!

Так, в мелких приятностях, проходили дни.

Они ужинали дома на своей крыше с видами, или сидели на террасах маленьких венецианских тратторий у самой воды, да и что там этих ужинов, за шесть то дней.

Однажды скрипач, развлекающий публику, заиграл что-то из Леонарда Коэна, а Лука, как истинный итальянец, подпел, правда, по-английски, и дал музыканту щедрые чаевые.

– Синьор американо? – спросил скрипач светловолосого комиссара

– Синьор фьорентино. – надменно оглядел венецианскую публику Лука.

Ох, уж эти итальянцы, с их приверженностью к корням, – подумала Саша.

Горела свеча на столе, вспыхивал отблеск пламени в хрустале бокала, Лука молчал, о чем-то сосредоточенно думая под звуки скрипки.

И Саша вдруг испугалась, почувствовав, что возможно настал тот самый миг, когда прозвучит вопрос, на который она до сих пор не знала, как ответить даже самой себе, и она преувеличенно оживленно стала о чем-то рассказывать, разрушив торжественную романтичность момента.

За соседним столиком сидел в одиночестве пожилой синьор с белым воротничком католического священника.

В какой-то момент они обменялись с Лукой парой фраз, и комиссар пригласил его за свой столик, было заметно, что компании у пожилого человека не ожидалось.

Священник отнекивался, извинялся, что не хочет мешать ужинать такой прекрасной паре, но Лука и Саша настояли, как подозревала девушка, по одной и той же причине – оба боялись, что романтичность момента вернется, и отступать будет некуда, но оба до конца так и не могли решиться на серьезный шаг.

За ужином они разговорились, старый падре, услышав, что Саша – адвокат из России, заинтересованно взглянул на нее:

– А в какой сфере права вы работаете, синьора?

Саша рассказала, а священник вдруг спросил:

– А вы взялись бы за дело из области семейного права?

Саша кивнула, добавив, что может работать только в России, у нее нет права работать в Италии и святой отец, конечно, найдет в своей стране множество квалифицированных адвокатов, если ему действительно это необходимо.