– Кошмар, – сочувственно сказал Илларион и, не удержавшись, фыркнул: сетования экс-майора и в самом деле выглядели комично. – Ладно, инвалид, поехали ко мне. Посмотришь, как я живу, а заодно и жажду утолим.

– Поехали, – сказал Балашихин. – Жажда жаждой, а ребят помянуть надо.

– Это да, – сразу становясь серьезным, сказал Илларион. – За ребят я давно не пил.

– Что так? – спросил Балашихин, рассеянно подрисовывая к портрету на крыле «Лендровера» огромные, закрученные штопором усы.

– Не с кем, – признался Илларион. – Один я не пью, а те, кто здесь остался.., ну, в общем, у них другие заботы, и тосты другие. Слишком много воды утекло.

– И не только воды, – добавил Балашихин. Он оставил в покое усы и теперь подрисовывал к рожице генерал-полковничьи погоны. Художником он был аховым, и вместо генерал-полковника у него получился старший прапорщик, но зато как живой. – И крови тоже.

– Да, – согласился Илларион, – и крови тоже. Ну мы поедем, или ты хочешь еще порисовать?

– Поедем, – сказал Балашихин.

Он извлек из кармана своего строгого пиджака белоснежный носовой платок и тремя быстрыми движениями стер рисунок. Оглядевшись в поисках урны и не найдя ее, он скомкал платок и затолкал его в карман. Илларион Забродов, с рассеянным интересом наблюдавший за его манипуляциями, заметил при этом, что пиджак у Балашихина подозрительно оттопыривается слева под мышкой. Он мысленно пожал плечами: если Балашихин и соврал насчет своего увольнения, то, надо полагать, имел на то веские основания. И потом, подумал Илларион, отпирая дверцу «Лендровера», все мы столько лет проходили с оружием, что теперь без него ощущаем себя не вполне одетыми.

– Прошу, – сказал он, распахивая перед Балашихиным дверцу.

Экс-майор заглянул в салон и покрутил головой.

– Обалдеть можно, – сказал он. – Все как тогда.

Не хватает только автомата между сиденьями и ящика «хейнекена» сзади. Помнишь, как тогда Мещеряков орал?

Илларион невольно ухмыльнулся.

– Орать орал, – сказал он, – но пиво пил не хуже других.

– Ну так! – с энтузиазмом воскликнул Балашихин. – В такую-то жару… Кстати, как у него дела?

Служит?

– Гм, – сказал Илларион и сделал неопределенное движение бровями. Распространяться о делах своего бывшего начальника он не хотел, тем более что, уйдя со службы, принципиально перестал интересоваться тем, что составляло служебную тайну.

Балашихин верно истолковал эту пантомиму.

– Понятное дело, – нисколько не обидевшись, сказал он. – Значит, служит. Не генерал еще?

– Нет, – сказал Илларион, – еще не генерал.

– Это он зря, – с серьезным видом заметил Балашихин. – Генералом быть хорошо.

Ловким движением нырнув на переднее сиденье «Лендровера», он немного попрыгал на потертой подушке, скрипя старыми пружинами.

– Никогда не думал, что будет так приятно снова посидеть в этой старой каракатице, – сказал он. – Ты молодец, Илларион. Эта машина – как кусок нашей молодости.

– Хорошая машина, – сдержанно согласился Илларион, усаживаясь за руль и запуская двигатель.

Через полчаса, сделав короткую остановку у гастронома, «Лендровер» подъехал к старому дому на Малой Грузинской и, виртуозно вписавшись в узкую арку, вкатился во двор.