Подъем не отнял много времени. Лифт, помимо чисто внешних данных, оказался еще и скоростным, и вскоре створки двери, разойдясь, выпустили Иллариона на площадку двенадцатого этажа. Едва уловимый запах табачного дыма витал и здесь, и Забродов приподнял брови в немом удивлении. Неизвестный курильщик, похоже, проделал его собственный путь, только в обратном направлении. «Наверное, те ребята в джипе», – подумал Илларион, всматриваясь в таблички с номерами квартир. Найдя нужную, он подошел к двери и утопил клавишу дверного звонка.

Он отчетливо слышал, как звонок заливается трелями в тишине прихожей, но Балашихин не откликался и не спешил открыть дверь. Поудобнее пристроив под мышкой принесенные с собой четыре бутылки пива, Илларион тронул дверную ручку, и дверь открылась, словно только того и дожидалась, Внутренний сторож среагировал раньше, чем Забродов сообразил, что, собственно, происходит. Дверное полотно еще описывало бесшумный полукруг на хорошо смазанных петлях, а Илларион уже стоял под прикрытием стены, плотно прижавшись спиной к шероховатой штукатурке, и чутко вслушивался в доносившиеся из квартиры звуки.

Дверь с негромким стуком ударилась о стену прихожей. Больше ничего не происходило, и ничего не было слышно, кроме долетавших с верхнего этажа неуклюжих фортепианных пассажей да мерного шлепанья сочившейся из неплотно завернутого крана воды где-то в глубине квартиры. Когда дверь распахнулась, на лестничной площадке появился новый запах. Он был слишком слабым, чтобы его можно было с уверенностью идентифицировать, но Илларион готов был дать руку на отсечение, что запах знакомый. Этот слабый аромат Иллариону совсем не понравился.

Проклятое пиво мешало сильнее, чем прикованное к ноге чугунное ядро, и Илларион, стараясь не шуметь, по одной поставил бутылки на пол. Опохмелка отменяется, ни к селу ни к городу подумал он. По крайней мере, на время.

Дверь стояла нараспашку, и просторная прихожая, наполненная проникавшим через дверь большой комнаты солнечным светом, просматривалась с лестничной площадки во всех подробностях. Светлый паркет, отлично отциклеванный и покрытый прозрачным лаком, сверкал на солнце первозданной чистотой. Идеально ровные кремовые стены, белоснежные пластины дверей со сверкающими латунными ручками, незаметный, но, несомненно, очень дорогой светильник под потолком, ничего лишнего – никаких ковриков, тряпочек и висящих на гвозде пыльных тулупов и побитых молью платков. Блеск. Чистота. Порядок.

Одним словом, Европа, подумал Забродов, бесшумно вступая в прихожую и зачем-то прикрывая за собой дверь.

Запах табачного дыма здесь был гуще, да и тот, второй, полузнакомый запах сгустился и приобрел, если можно так выразиться, вполне определенные очертания. Это был резкий, совершенно неуместный в фешенебельной городской квартире запах стрельбища, войны и пороха.

Это был запах смерти.

Бесшумно, как камешек по льду, скользя по сверкающему паркету, Илларион вспомнил слова Балашихина о том, что он со всем справится сам, а если не справится, то он, Илларион Забродов, ему поможет. Илларион тогда ответил, что, конечно же, поможет, если успеет. Не успел. Не успел, будь оно все проклято.

По дороге он открывал двери и заглядывал в них – скорее по укоренившейся привычке действовать в определенных обстоятельствах определенным образом, чем в надежде действительно обнаружить за дверями что-нибудь достойное внимания. Квартира была пуста, он чувствовал это, знал наверняка, как знал наверняка и то, что интересующий его объект находится там, где размеренно капала вода. Это было не в ванной и не на кухне. Звук, похоже, доносился из большой комнаты.., и вода ли это была?

Он распахивал двери.

Полупустая кладовая. Два чемодана на полках, ящик с инструментами – сентиментальная дань провинциальному прошлому…

Туалет. Интересно, какой идиот додумался придать унитазу форму тюльпана? Гадить в тюльпан – н-да… Балашихину это должно было казаться забавным.