|
Поскользнувшийся человек может плюхнуться в сидячее положение или даже упасть навзничь, однако редко кому случается хлопнуться плашмя на спину с такой силой, чтобы проломить себе макушку. Подобного не могло случиться на твердой дороге, разве что на голом льду. И заметьте еще, что удар главным образом пришелся не на выпуклую часть затылка, как следовало бы ожидать, а на впадину в основании черепа, так что лопнула кожа на шее, словно его стукнули тяжелым предметом с зазубренным краем. Кроме того, вы сами видели его башмаки, подбитые войлоком. Я думаю, что они были достаточно надежны. В тот вечер он обезопасил себя от падения лучше, чем кто бы то ни было.
— Значит, кто-то его ударил, — подытожил Радульфус. — Мог ли такой удар убить его? — Нет! Ни в коем случае! Его череп цел. Таким ударом нельзя убить и даже серьезно покалечить. Но от него можно было ненадолго потерять сознание или могла закружиться голова, так что, упав в воду, Эйлиот был совершенно беспомощен. А упал он либо сам, либо его столкнули, — с сожалением закончил Кадфаэль. — И какая же из двух возможностей представляется тебе наиболее вероятной? — с невозмутимым хладнокровием продолжал спрашивать аббат. — В темноте, — начал Кадфаэль, — любой человек может оступиться и шагнуть не туда, особенно на подмытом обрывистом берегу. Вот только зачем ему было идти дальше, когда он забрел на эту тропинку и миновал последний дом? Не думаю, что рассеченный затылок — следствие печального падения, а рассек он его прежде, чем угодить в воду. Это сделала чужая рука, кто-то, по-видимому, шел с ним рядом, и этот кто-то причастен к его смерти. — А в самой ране не осталось ли каких-нибудь следов, указывающих на то, каким способом и с помощью какого орудия был нанесен этот удар? — поинтересовался брат Эдмунд, который не раз уже участвовал вместе с Кадфаэлем в подобных расследованиях и хорошо понимал, как полезно узнать его мнение даже о мелочах, но по голосу было понятно, что на этот раз брат Эдмунд не питает больших надежд. — Откуда им быть? — попросту ответил Кадфаэль. — Он пролежал в воде целую ночь, все на нем промокло, все смыто водой. Если к ране прилипли комочки земли или обрывки травы, вода их давно вымыла. Но я думаю, что ничего такого и не было. После удара по голове он не мог отойти далеко, а находился он в тот момент сразу за водостоком, иначе течение отнесло бы его в противоположную сторону. Точно так же никто не мог перенести или отволочь его, бесчувственного, далеко от того места, где это случилось, потому что он — мужчина крупный и тяжелый, а удар был не смертельный и лишь ненадолго его оглушил. Судя по всему, он упал в воду не далее как в десяти шагах от того места, где мы его нашли. А главное в том, что, поскольку это случилось уже за мельницей, он упал на заросшей травой тропинке, а не на наезженной дороге. Трава там хоть и побита морозом, но растет достаточно густо, и если бы он поскользнулся и упал, это могло его оглушить, но разбить в кровь голову он никак не мог. Ну вот, я рассказал вам все, что можно заключить, глядя на это бедное тело, — устало закончил Кадфаэль. — А дальше решайте сами! — Убийство! — возмущенно воскликнул приор Роберт, ужаснувшись. — Мы думаем, что это убийство. Что нам теперь делать, отец аббат? В мрачном раздумье Радульфус постоял минуту-другую над бесчувственным телом отца Эйлиота. Никогда аббата не видели таким тихим и спокойным, как сейчас, никогда еще он так терпеливо не выслушивал чужое мнение. — Боюсь, Роберт, нам ничего не осталось, как только оповестить помощника лорда шерифа, поскольку сам Хью Берингар в отъезде по другим делам. — Не сводя глаз с бледного лица священника, лежавшего на холодной каменной плите, он произнес с задумчивостью: — Я знаю, что он не сумел добиться любви к себе, но никак не думал, что за такой короткий срок он вызвал такую ненависть!
— Тут никто не будет горько оплакивать его кончину, — высказал он напрямик свои мысли, бесстрастно глядя на покойника. |
