Он пошел к краю слепо, зная, что со стороны, где она соскользнула, были неровности, которые сломали бы кости.

И один уступ 10 футов длинной и 6 футов шириной остановил ее падение около тридцати футов вниз.

17

Доусон не думал.

Две секунды прошли. Две долбанные секунды, чтобы скинуть свою человеческую форму и дотянутся до ее тела, которое лежало под странным углом, одна нога под другой и рука безвольно весела за уступом

Бетани не двигалась

Что-то красное сочилось с левой стороны от ее головы. Не кровь, это не могла быть кровь. Чтобы это не было, потому что это не могло быть тем что это было — текло из ее ушей. Камера пропала, вероятно, упав еще дальше.

Он не мог думать.

Часть его мозга, человеческая часть, отключилась. Достигнув Бет, он прижал ее к своей груди, поглощая ее своим бело-синим цветом

Бетани. Бетани. Бетани. Ее имя на повторе. Он облокотился на гладкую скалу, и кричал и кричал. Весь его мир пошатнулся. Открой глаза. Пожалуйста, открой глаза.

Она не двигалась.

Она не могла двигаться. Часть его понимала, что человек не мог выжить после такого падения, но не Бет… не его Бетани

Это… не могло происходить

Его свет вспыхивал вокруг них до тех пор, пока он больше не мог видеть ее лицо, а только контур.

Он обещал, что не позволит ничему случиться с ней. Он обернулся на секунду — чертова секунда. Это его вина. Ему не следовало приводить ее сюда после того, как столько дождя впиталось в землю, покрывая низ ее кроссовок. Ему не следовало подниматься выше после того, как он увидел, насколько она нервничала и как тряслись ее ноги.

Он должен был остановить это — спасти ее. Какую, черт возьми, силу он имел, если не может ее спасти.

Доусон кричал снова, звук горя и гнева. Но Бетани не могла его слышать. Никто не мог его слышать. Что-то мокрое было на его щеках. Слезы, наверное. Он не был уверен. Он не мог видеть сквозь пульсирующий свет.

Он разместил свою голову рядом с ее головой, его рот в дюймах от ее раскрытых губ. Его тело трясло. Он вдыхал и выдыхал и мир, кажется, снова остановился.

Проснись. Проснись. Пожалуйста, проснись.

Незнакомый инстинкт толкнул его вперед, шепот поколений до него. Картинка появилась в его голове, Бетани снаружи и внутри в свете — его свете. Он сочился из ее тела, часть его присоединялась к ее коже, мускулам, костям. Он наполнял ее кровь, оборачивая себя вокруг нее на клеточном уровне, чинил и ремонтировал и лечил порванную кожу и мускулы, сшивая раздробленные кости. Это продолжалось и продолжалось секунды в минуты, минуты в часы. А может не прошло и минуты. Доусон не знал. Но он не дышал, не терял изображение.

Проснись. Проснись. Пожалуйста. Проснись.

По началу, он не был уверен, что происходит. Он думал, что почувствовал ее движение в его руках. Потом, он подумал, что услышал вздох. Слабый вздох.

Проснись. Проснись. Пожалуйста, проснись.

Он трясся и его свет пульсировал хаотично.

— Доусон?

Звук ее голоса — о ее сладкий голос — сломал его мир в третий раз. Его глаза открылись, но он все еще не мог видеть ее в своем свете.

— Бетани? Ты? — он не мог сказать слова, не мог поверить, что как-то она жива в его руках. И как она могла? Вместе с тем, что потерял ее, он потерял свой рассудок. Волна свежей боли пронеслась по нему. — Бетани, я люблю тебя, я жалею, что не говорил этого тебе раньше. Я люблю тебя. Я хотел сказать тебе, что люблю тебя, но я не мог. Прости.

— Я тоже люблю тебя.

Эти слова шепотом не были сказаны вслух. Они были внутри него, отражаясь через его тело и часть его, которая сложилась нечто человеческое — душу.

Он втянул свой свет в себя. Он не мог поверить тому, что видел.