Лодочник, дородный хмурый мужик, в надвинутой на самые брови лохматой шапке, неспешно, размеренно работает веслом.

— Слышь, брось ее, а. Она ж тебя однажды прикончит.

Петер мотает головой.

Лодочник пожимает плечами.

— Дурак.

Луцинка сидит на носу лодки, опустив ладонь в ледяную воду, смотрит куда-то в глубину.

Петер молчит и отчего-то улыбается. Хорошо.

* * *

К вечеру опять пошел снег.

Луцинка сидела, подтянув колени к подбородку, съежившись, Петер рядом, и его все больше трясло. Идти не было сил. На ходу хоть немного можно согреться, а так уже не получалось. Погреться в дом их с айярой не пускали, выносили еду, какие-то вещи, но только чтоб она не подходила. Боялись. Айяра даст, айяра заберет…

Зубы стучали.

Они сидели обнявшись… длинные реснички Луцинки все в инее… глаза закрываются… сон крадется мягкими шагами…

— Эй, вы чего тут? Замерзните же совсем!

Петер вздрогнул от неожиданности. Рядом стоял старичок в запахнутом на скорую руку тулупе, наверно увидел в окно, вон и дом не далеко… побежал… Луцинка медленно повернулась, глянула старичку в глаза и тот разом отпрянул, поняв все.

— Айяра? — едва слышно спросил он, голос сухо царапнул.

— Да, — согласился Петер.

Старичок неуверенно топтался на месте, было хорошо видно, что он хочет помочь, но слишком боится. Айяра заберет…

— А ты это… парень… замерзнешь ведь. Ночи-то холодные…

— Ничего, — Петер попробовал усмехнуться, но голос подвел, захрипел, задребезжал.

Объяснять ничего не хотелось. Рядом с айярой… ведь так выходит, что согреть она не может, но и насмерть замерзнуть не даст — вытащит, вылечит. И отмороженные пальцы, будут как новенькие. Так уже было… Провалиться в мягкие объятья сна, уйти почти за ту незримую черту… кажется навсегда, как уходят другие… Иногда Петеру начинало казаться, что он и не человек вовсе. Когда снова и снова выдергивают из небытия — любой усомнится. Даже совсем старый детский шрам на ноге исчез без следа. Казалось, скоро растает память. Словно тень, подхваченная морской волной. Бессмертная нечеловеческая тень.

Петер привык.

— Прости… — шепнул старичок, попятился.

— Прости… — эхом отозвалась айяра, положила голову Петеру на плечо, обняла. — Все будет хорошо. Я постараюсь…

Теплая волна разлилась по телу.

Петер кивнул.

Все будет…

Мимо пристани неспешно шла лодка — длинная, узкая, с круто загнутыми вверх носом и кормой, на самых кончиках которых висели бубенцы, выкрашенные красным… позвякивали на ветру. Горбатый лодочник размеренно работал длинным веслом — с одной стороны, с другой стороны, с одной, с другой, с одной… монотонные всплески завораживали.

Утром снова в путь.

Дальше, на восток — Гурджанак.

3

— Кладите его на стол.

Со стола одним движением смели всю посуду, положили раненного. Рыбак, не молодой уже мужчина, сыновья взрослые — как раз те парни, что его принесли. Везде кровь. Грудная клетка раздроблена и переломана левая рука. Едва дышит, легкое разорвано. Говорят, упал за борт, попал под винт… подробностей Петер не знал, да и не интересовался. К чему? Подробности не имели значения.

Во дворе истошно выла баба. Жена, наверно. Ее не пускали, а она рвалась, требовала пустить, хотела, чтоб айяра ушла, проклинала, молила.