| 
                                     Но тогда я буду далеко от этих прекрасных гор и милых духов, чтобы их на куски разорвало. Ладно, отдыхай. Будет скучно, заходи. У меня пузырь водки есть, расслабимся. – Ротный подмигнул заместителю. – А там, глядишь, и к девочкам подвалим. Что подарить у меня есть.
 – А как же твои соседи? 
– А что? Командир ремонтной роты Саша Игнатенко наш человек. Да и другие тоже. Чмыри, Миша, здесь не выживают. 
Козырев усмехнулся и спросил: 
– А как насчет Иванова? 
– Так он потому и на боевые не выходит. Знает, что вряд ли вернется. Замполит и парторг это понимают, держат его в штабе. Иванов исключение. Он прикрылся политруками, а они надежнее всей авиации, воюющей здесь. У них особая иерархия. Своих они если и сдают, то только в исключительных случаях. 
– Понятно! 
– Ты отбой проконтролируешь? 
– Конечно! 
– Ну и добро. Завтра мой день. Понедельник. С подъема буду. 
– Давай! 
– Давай, командир. 
– Не скучай, лейтенант, все будет тип-топ! 
– Не сомневаюсь. 
– И правильно. 
Офицеры вошли в модуль и разбрелись по своим отсекам. 
  
При появлении лейтенанта Говоров обернулся и сказал: 
– Это ты? Миша. Что в части? 
– Спокойно все. Первый батальон в парке, готовится к выходу. Там же и разведрота. 
– Плясать будешь? 
– Письмо? 
– Как и положено. Почтальон недавно принес. На твоей кровати лежит. 
Козырев подошел к своему спальному месту. Да, из-под подушки выглядывал конверт. Он присел, взял его, весь обклеенный марками, и, конечно же, сразу узнал почерк. Писала Ольга, да больше и некому было. 
Михаил аккуратно открыл конверт и замер, читая послание от единственного родного человека. Ольга писала, что очень соскучилась, хотя с момента разлуки и прошло совсем немного времени. Она вспоминала сладкие дни и ночи, проведенные вместе. Все искренне, без тени фальши. 
Лейтенант Козырев получал письма каждый день и отвечать старался так же регулярно. Пока это удавалось ему. 
Сослуживцы посмеивались. Посмотрим, мол, что будет дальше. Но они по-хорошему завидовали лейтенанту. 
Козырев прочитал письмо и положил его в тумбочку, в стопку таких же теплых, родных посланий. Скоро придется в чемодан перекладывать, тумбочка не резиновая. Он тут же достал тетрадь и с удивлением обнаружил, что чистых листов в ней не осталось. 
– Дима, у тебя тетрадь есть? – спросил Михаил. 
– Нет. Раз в месяц сообщаю отцу, что жив и здоров. На это я у других возьму. А твои конспекты где? 
– В сумке, а она осталась в канцелярии роты. 
– Посмотри в тумбочке Гоши. У него вроде была чистая тетрадь. 
– Неудобно как-то. 
– Неудобно на потолке спать. – Тут в его приемнике что-то щелкнуло. – Все готово. 
Старший лейтенант включил приемник. Сперва из динамиков раздалось шипение, прерываемое треском. Потом послышалась бойкая речь на незнакомом языке. Она звучала так, будто вылетала из глубокого колодца. 
– Твою мать! – проговорил Дмитрий. – Только время зря потерял. Придется двухкассетник купить, как нарисуется командировка в Кабул. Хотел перед дембелем, но возьму сейчас. А то от тоски сдохну. 
Козырев тем временем открыл тумбочку начальника службы ГСМ полка капитана Гогидзе. Там на верхней полке, среди сигарет и пары флаконов французского одеколона, действительно лежала новенькая ученическая тетрадь. 
– Да бери, – сказал Говоров. – Гоша не обидится. Он редко пишет. 
– Ладно, я отдам.                                                                      |