Серов чуть прикрыл глаза. Ему вдруг вспомнилось, как они отмечали в камере Новый год: тайком зажигали скрученную в фитиль паклю из обрывков полотенца, плавили сахар в алюминиевой кружке, заливали водой, размешивали и пили по очереди, по маленькому глотку, прямо-таки замирая от наслаждения. Потом наступало состояние легкой эйфории, сердце начинало учащенно биться, и, казалось, стены становятся шире, раздвигаются куда-то в стороны.

— Ты извини, — продолжал болтать без умолку Жора, усиленно жестикулируя, — но в карманах у меня сегодня как назло не густо и угостить тебя не смогу.

— О чем речь! Это я должен тебя угощать, — подхватился Серов.

Через несколько минут официантка принесла бутылку красного вина, салат и бутерброды.

— Конечно, это не черепаший суп с трюфелями и не жюльен под грибным соусом, но, с другой стороны, и не тюремный рассольник. — Жора лукаво подмигнул, ловко откупоривая бутылку.

«Рассольник, — подумал Серов, — в миску обязательно клали картошку, две-три крупные картофелины. Когда на обед был рассольник, наступал праздник. Одно время даже ходили непроверенные слухи, что в соседней камере дают по четыре картофелины на нос».

— Я все-таки не догоняю, — Жора чокнулся с Дмитрием, — что тебя мучает? Выкладывай, я ведь вижу, на душе у тебя неспокойно.

— Ох, как мне это все уже осточертело! — махнул рукой Серов. — Из-за того, что я оступился только один раз, понимаешь, мои мучения, кажется, никогда не закончатся.

Дима сделал паузу, сглотнул слюну и продолжил:

— За историю с пистолетами я расплатился сполна, то есть, я так сначала думал. СИЗО, эти невыносимые допросы, унижения, потом колония… На заводе смотрят на меня с недоверием, товарищам покойного отца стыдно на глаза попадаться, у матери со здоровьем плохо, совсем за последний год сдала. Но это, оказывается, не все. — Серов взъерошил ладонью волосы. — Один пистолет конфисковали, другой остался у Тюкульмина, помнишь, я рассказывал?

— Еще бы.

— Так вот, из этого пистолета, будь он неладен, убили человека.

Нахмурившись, Жора наклонился к Серову и тихо спросил:

— Таксиста?

— Ну, только бы мне добраться до Тюкульмина!

— А почему ты так уверен, что стреляли именно из твоего пистолета?

— Все очень здорово сходится. Когда я был в милиции, мне сказали, что выстрел произведен из самопала, идентичного конфискованному у Тюкульмина. Естественно, я им там не сказал ни слова, а сам решил докопаться до истины. Я пошел домой к Толику, но его мать заявила, что он куда-то уехал. На дальнейшие мои расспросы она не стала отвечать. Понимаю, со стороны это, наверное, выглядит глупо, наивно, безнадежно, но мне-то от этого не легче!

Жора продолжал хмуриться, хотя по его лицу трудно было определить, о чем именно он думает в данную минуту.

— Что тебе можно посоветовать, — задумчиво сказал он, — если собрался разыскивать виновных, лучше сразу брось это дело. Ты никому ничего не должен, а попусту тратить время и нервы — неблагодарная задача. Пойми, наконец, устраивать надо свою жизнь — она одна, другой не отломится. Хочешь, я после «химии» возьму тебя к себе на работу? Интересная работа, как раз для тебя — частые разъезды, с монетой неплохо и свободного времени вволю.

— Единственное «но», — сказал Серов, отрешенно глядя куда-то поверх головы Жоры, — у меня остался долг. Когда расплачусь, может, вздохну спокойно и смогу взвесить, что и как.