Лицо Колина, стоявшего в последней чердачной комнате, выражало глубокое недоверие и осуждение, словно подобное разочарование было ему чуждо и невыносимо.

 – Думаю, ты права, и мне очень интересно встретиться с человеком, которому я плачу двести фунтов в год за обслуживание моей собственности. – Хотя слова были сказаны негромко, в них звенела сталь.

 – Растрата, – прошептала Ферн.

 – Откровенное воровство.

 – Мы не можем тут жить. Здесь грязно, слуги ушли.

Колин усмехнулся.

 – У нас нет выбора, по крайней мере сегодня. – Он кивнул на узкое слуховое окно.

Сердце у Ферн упало, когда сквозь грязное стекло она увидела карету, грохотавшую по дороге, удаляясь от дома.

 – Вы не можете остановить его?

 – Нет. Боюсь, моя дорогая жена, что мы тут пока застряли. А после того как я, по вашему требованию, отослал камердинера, остались и без единого слуги.

Ферн охватила паника. Теперь они без свечей, без слуг, без чистой постели, без транспорта, без еды.

 – Что же нам делать? Его улыбка была ледяной.

 – Действовать, моя дорогая.

* * *

 Колин отправился вниз за ручным багажом и принес сначала корзинку с остатками их обеда. Этого достаточно для легкого ужина, но если они хотят позавтракать, ему придется сходить утром в деревню.

При некотором везении он сможет получить больше, чем еду. Им с Ферн нужны слуги, а ему требуется еще чертовски хорошее объяснение насчет тех нелепых писем и насчет того, что сделано с деньгами, которые предназначались для содержания в порядке его имущества.

Пока он переносил снизу их багаж и складывал в коридоре, Ферн с озабоченным выражением ходила между четырьмя спальнями. Закончив свою работу, он заглянул в первые две, где увидел сдернутое постельное белье, но Ферн там не было. Колин нашел жену в третьей спальне, пристально изучающей кровать. Она выглядела усталой, недовольной, и он почувствовал угрызения совести. Ферн воспитывали не для борьбы с трудностями, она создана для упорядоченной, предсказуемой жизни, а все происходящее с ними можно было назвать каким угодно, только не предсказуемым.

 – Это единственная постель, где можно спать. Остальные покрылись плесенью, – сообщила она.

 – Может, их просушить на солнце, выбить... или еще что-нибудь? – предложил Колин, смутно вспомнив, что делали служанки.

 – Да, просушить, выбить, – согласилась Ферн. – Но чтобы такие постели действительно стали чистыми, этого недостаточно. К тому же нет солнца.

Одним движением стянув одеяла и простыни, она взглянула на него. Что-то мелькнуло в глубине ее серых глаз, вспышка чувства, которое он видел уже несколько раз. Но теперь оно исчезло не так быстро.

 – Если вы хотите «действовать», тогда не стойте, лучше помогите мне.

Неожиданная строгость ее требования заставила Колина усмехнуться, и он шагнул вперед, чтобы помочь.

 – Земля тоже сырая. Можно пойти в другую спальню и попытаться выбить пыль там, – сказала Ферн.

 – А как это делается?

 – Специальной выбивалкой. Если не сможем ее найти, то метлой. Если вы отнесете это в другую спальню, я поищу метлу. – Голос у нее дрогнул, уверенность исчезла.

Ему вдруг стало жалко ее. Она держалась на удивление хорошо, не винила его за решение, которое все больше и больше выглядело гибельным. А так как он и сам не знал, почему настаивал на том, чтобы жить в Рексмере, то принял отсутствие ее обвинений с незнакомым чувством признательности. Вряд ли он мог упрекать Ферн за нежелание ходить одной по темным комнатам, в этом доме было нечто такое, что даже у него волосы на затылке вставали дыбом.