Опять-таки в том, что люди выбирают бездумность. Это — их вызревавший долгими годами ответ на вопрос о том, какой форме бытия они отдают предпочтение. Конечно, растительной, конечно, простенькой, конечно, если хотите, примитивной, не требующей дополнительного напряжения и усилий! Хватит, наработались! Причем многие (ох, сколькие!), избравшие такую форму существования — еще как преуспели в жизни! За примерами далеко ходить не нужно. Гениальность бесит и раздражает. (Даже равных, талантливых, что уж говорить о бездарях!) Посредственность, усредненность импонируют. Тривиальность всегда нарасхват — в любом учреждении, в любой иерархической структуре. Только дурак будет выпячивать свои таланты перед не хватающим звезд с неба начальником. И только дурак будет потом удивляться, что его, такого смекалистого, дивно образованного, прекрасно и со вкусом одетого, не оценили и задвинули, а то и прогнали со службы вон. А вы как поступили бы на месте его босса? Приблизили бы конкурента, чтобы все наглядно могли сравнить — кто из двоих лучше?
Успокоительный аргумент. Однако ваша яркость и неординарность могут найти применение. Вы можете стать потешающим других артистом. Клоуном. Политиком. Телеведущим. Тогда ваша (явленная на людях) напыщенность принесет дивиденты. Еще бы! Людям нравится видеть, что есть кто-то еще более глупый и ломающий ваньку еще более бесстыдно, чем они. Такого мальчика (или девочку) для всенародного осмеяния, а то и битья ждет, возможно, великое будущее. Такие кривляки могут подняться по головам прячущих свои достоинства умников — как по ступеням — на головокружительную высоту.
Параллельно с корпением над рукописью "Теории глупости" я составил и направил в суд иск.
Делать этого, конечно, не следовало.
Я понял это с опозданием.
На загородном шоссе я затормозил возле магазина запчастей. Заглянул в него ненадолго, а когда вышел, обнаружил, что оба колеса моего "мурзика" проколоты. Запаска в багажнике была только одна. Я поднял руку и стал голосовать, рассчитывая на человеческое сострадание. Я не ошибся в ожиданиях. Вскоре на мой призыв откликнулся водитель роскошной "Ауди". Он припарковал машину неподалеку от моей, вышел и стал энергично помогать в смене колес.
Как назло, в этот момент из кустов выпрыгнули двое ребят, вскочили в его "Ауди" и газанули.
— Ах ты гад! — схватил меня за грудки добровольный помощник. — Ты, значит, с ними в сговоре!
Я лепетал оправдания, но рядом, взвизгнув, встала милицейская "Волга". Парень кинулся к гаишникам, объясняя, что произошло. Я пытался доказать свою невиновность и непричастность, но милиционеры завернули мне руки за спину и затолкали на заднее сидение служебной перевозки.
Когда мы приехали в отделение, я хорохорился. Но произошло непредвиденное. Рыдавшая перед входом патлатая женщина, указав на меня пальцем, закричала:
— Это он!
Оказалось, десять минут назад какой-то негодяй, пробежав мимо, вырвал у нее авоську с десятком яиц. Я, по ее утверждению, и был тем самым вором. Разумеется, она ошибалась. И ведь моим конвойным это было так же ясно, как мне. Разве я мог десять минут назад вырвать у нее сумку, если уже два часа валандался (на глазах у понесшего потерю владельца "Ауди") со своей машиной?! Однако, он первый поддержал и подхватил обвинения визгливой тетки. Никто из стражей порядка не захотел принимать во внимание моих доводов и очевидных фактов, которые я тщетно пытался им втолковать.
Связаться с адвокатом (хотя бы даже и Овцехуевым) мне не позволили. Обличители хором твердили, что я — закоренелый мерзавец, что, наконец, меня изловили, что я терроризирую город, но теперь-то должен отбыть в заключении хотя бы лет десять, а для начала — две ночи и три дня; что за мои грехи меня следует морить голодом и не давать мне пить. |