|
Слишком дорого обходились прихоти бывшему тиву, ранее одержимому Благочестием, а после отлучения – обуянному Похотью. А всему виной эта женщина – ролфийская офицерша, клейменная Локкой, дерзнувшая бросить вызов диллайнской магии и самому Удазу. Похитительница, убийца и поджигательница! Но ее облик огненным клеймом отпечатался в сознании несчастного полукровки. Эта жестокая женщина-волчица стала его личным наваждением, его единственной целью, его страстью и ненавистью. И когда вместе с диллайнской магией исчезло и заклинание, усмиряющее плоть, Удаз Апэйн пустился во все тяжкие. Тем паче что в государствах Конфедерации – этих отколовшихся от Империи Синтаф провинциях – можно купить осуществление любых желаний. Только плати. За связывание публичной девки, окунание ее головой в ведро с водой и последующее овладевание ею же, дергающейся и полуживой, – по двойному тарифу и обоюдному согласию, и все дела. Некоторым даже нравилось. Настоящее ролфийское бешенство поселилось в опустошенной душе Удаза Апэйна, вечный голод и не утолимая ничем жажда, свойственная в той или иной степени всем детям Морайг. Навечно отвергнутый народом своего отца-диллайн, он решил стать ролфи. Даже имя сменил, чтобы отрезать все пути к отступлению. И стал искать выходы на ролфийского резидента в Эббо. Безуспешно, разумеется. Ролфи сами на него вышли. Как водится, пока маленькая рыбка примеривается к червячку, на нее саму уже заглядывается большая рыба. А кого бы не заинтересовала личность человека, рыскающего по всему Эббо в поисках ролфийского женского военного мундира? И отчего бы не использовать желание этого человека влиться в народ своей матери? Господин резидент, должно быть, пораскинул мозгами и решил: «Если само плывет в руки – надо брать». Так ролфийская агентурная сеть обзавелась еще одним полевым агентом, а Удаз Апэйн стал обладателем бесценной формы. Жестяное ведро, веревку и серый мундир в комплекте с беретом девушки из «Морского Конька» называли в шутку – Малый Набор Маньяка. И не в шутку тоже. Новоиспеченный Удэйз ир-Как-полагается-настоящему-ролфи трудился на благо Ролэнси в поте лица, тащил в клювике… вернее, в зубах добычу по первому же окрику, служил, как верный пес, и не роптал на неторопливость ролфийской благодарности. Всему свое время, свой час и срок, сказал он себе и стиснул зубы, лелея мечту о том, как однажды, очутившись на Островах, найдет Ту Женщину и… Честно говоря, Удаз и сам не знал, что скажет ей или сделает, потому что любые помыслы о Гончей Священного Князя будили в нем столько чувств и желаний, совершенно бешеных и неистовых. Избить или пасть в ноги, молить о благосклонности или жестоко изнасиловать… Нет, он не ведал, как поступит. И вот теперь из-за дурацкого проигрыша мечта о Ролэнси снова отдалялась. Если к завтрашнему полудню он не вернет долг Вертлявому Хайцу, а то, как пить дать, проведет в тюрьме не меньше полугода, то и целый год, дожидаясь, пока за него не внесут залог. Кому, скажите на милость, потребен сидящий за решеткой агент, за освобождение коего еще и деньги придется платить? – Ланистир! Открывай немедля! Я же знаю, что ты дома! Бывший тив Удаз прекрасно слышал тихое дыхание за дверью и легкие шаги. Приложившись несколько раз кулаком по створке двери, рискуя проломить хлипкую защиту господина Дорра, он прокричал: – Открывай! Тебе некуда бежать, с-совий сын! Поговорим, как нормальные люди. Неужто не понимаешь, что бегать все время не получится и не отдавать долг тоже? Ты меня знаешь. Окна в клоповнике, который снимал Ланистир, выходили строго на кирпичную стену, такую же глухую, как беспросветная жизнь беглеца-казнокрада, поэтому улизнуть у него не выйдет. Оставалось лишь ждать, когда страх перед побоями пересилит в господине Дорре его собственную жадность. На это неблагодарное занятие у бывшего тива Удаза ушел ровно час, пока наконец с той стороны не щелкнул замок. |
