С точки зрения марсиан они полезны. Они дают нам рывок в техническом развитии и препятствуют увеличению населения. И возьмите, например, колонизацию, развитие техники. В мирное время, если изобретается реактивный двигатель, их производство кажется слишком дорогим для того, чтоб его развивать. Но в военное время оно должно быть развито. Тогда марсиане смогут использовать его по своему усмотрению. Они используют нас, как использовали бы инструменты — или конечности. Никто никогда не выигрывает от войны, кроме марсиан. Человек в коричневом костюме усмехнулся.
— Звучит разумно, — сказал он. — Должно быть, хорошо быть марсианином.
— Почему бы и нет? До сих пор ни одна раса, завоевавшая другую, не правила ею с успехом. Непременно возникает сопротивление. Если вы знаете, что вами правят, правитель становится уязвимым. Но если мир не знает… а он не знает… Возьмите, к примеру, радио, — продолжал развивать свою мысль Лайман. — Нет такой земной причины, по которой человеку следовало бы слушать радио. Но марсиане заставляют нас это делать. Им это нравится. А возьмите ванные. Никто не борется за то, чтобы сделать их удобными для нас. Но марсианам они подходят. Все непрактичные вещи, которыми мы не перестаем пользоваться, хотя даже и сознаем их непрактичность…
— Ленты пишущих машинок, например, — подхватил в тон ему коричневый человек. — Впрочем, — сразу же спохватился он, — даже марсиане вряд ли одобряют процесс смены ленты.
Лайман, казалось, нашел это замечание легкомысленным. Он заметил, что знает о марсианах все, кроме их психологии.
— Я не знаю, почему они ведут себя так, а не иначе. Иногда их поведение выглядит нелогичным, хотя я совершенно уверен, что логика в нем есть. Пока их мотивы для меня остаются скрытыми, я не могу двигаться дальше. Мне нужны конкретные доказательства. Не имея их, я должен оставаться в тени. Я так и поступаю: делаю, что они приказывают. Потому-то они и не подозревают, что я притворяюсь, будто забываю то, что они велят мне забывать.
— Тогда вам не о чем особенно беспокоиться.
Лайман не обратил внимания на эти слова и снова возобновил поток жалоб.
— Когда я слышу, как ванна наполняется водой и в ней плещется марсианин, я делаю вид, будто ничего не слышу. Моя кровать слишком коротка, и на той неделе я пытался заказать кровать нужной длины, но марсианин, который в ней спит, не велел мне этого делать. Он — коротышка, как большинство из них. Да, я думаю, они коротышки. Мне приходится лишь догадываться, потому что они никогда не показываются неодетыми. Между прочим, как поживает ваш марсианин?
Человек в коричневом костюме внезапно опустил бокал.
— Мой марсианин?!
— Послушайте-ка, может быть, я немного и пьян, но моя логика остается безупречной. Вы или знаете о марсианах, или же нет. Если вы знаете, то совершенно незачем задавать мне дурацкие вопросы типа: "Мой марсианин?!". Я знаю, что у вас есть марсианин. Суть вот в чем: знаете ли вы его? Подумайте хорошенько, — проговорил Лайман.
В его голосе звучала мольба.
— Нет. У меня нет марсианина! — ответил репортер.
Он торопливо глотнул из бокала. Зубы его стучали о края бокала.
— Нервничаете, я вижу, — заметил Лайман. — Конечно же, у вас есть марсианин, и я подозреваю, что вам об этом известно.
— Что бы я делал с марсианином? — упрямо возразил коричневый человек.
— А что бы вы делали без него? Я думаю, это очевидно. Если бы вас застукали расхаживающим без него, то вас бы, вероятно, упрятали в каталажку или что-то в этом роде. Но он у вас, несомненно, есть, и у меня тоже, и у него, и у бармена. |