Толик закончил свой рассказа и посмотрел на меня. В его глазах было столько злости и скорби, что я невольно содрогнулся. Передо мной сидел простой русский мужик, слегка прижимистый и незамысловатый, но именно такой, каким вылепила его жизнь. А жизнь не баловала его успехами, заставляла делать простые вещи и не думать ни о чем, кроме практической выгоды. Таких как Толик любили ругать в книжках и газетных статьях при социализме, а при случае лягают и сейчас, при демократии. Правда, уже не за излишек практицизма, а за кургузость мышления и деловую доморощенность. Толика долго и плохо учили, давая знания, которые он забыл, едва выйдя из стен школы. До всего более-менее значительного и нужного в жизни он был вынужден добиваться своим умом… Самоучкой и в полном одиночестве.

Толик сидел рядом со мной, и я чувствовал, как на моем плече подрагивает его теплая рука. Он ждал моего ответа на только что услышанное.

— Ты знаешь, — тихо сказал я, — мне очень интересно будет узнать, какая сволочь затеяла всю эту возню с кирпичом.

— Теперь концов не сыщешь, — Толик потупился. — Обидно…

— Что обидно-то?

— А черт его знает, — Толик попытался улыбнуться, но улыбка получилась довольно жалкой. — Трезвый я ни о чем таком не думаю, а вот как подопью, так мне сразу мысли всякие в голову лезут. Все воруют, вот и я тоже… Зло меня берет. Я же не вор, понимаешь?.. Но с другой стороны, живем-то мы все как тараканы в темном шкафу. И что толку от такой жизни?

Моя жалость к собеседнику стала теплой и нежной.

— Ты себя не ругай. Ты что, только для себя кирпич брал, что ли?

— Конечно, нет, — легко согласился Толик. — У меня же жена и трое детей. Понимаешь?.. А без них бы я уже спился, наверное, к чертовой матери, — его голос сентиментально дрогнул, а глаза вдруг стали по-телячьи добросердечными. — Думал, вот сарайчик построить и два десятка кур завести. Все прибыток какой-то…

— Правильно, — горячо поддержал я. — Это значит, что ты не этот… Не простой хапуга… То есть не эгоист. Ты же для детей старался. Что касается кирпича, то кое-что про эту историю я слышал.

Толик насторожился и коротко спросил:

— А что?

— Ты можешь поехать и забрать свой кирпич назад, — твердо сказал я. — Только не весь, конечно, шесть тысяч принадлежат какому-то типу. (Я имел в виду Колю) А остальное — твое.

Толик недоуменно заморгал глазами и попытался вытащить из меня все, что я знал об истории с кирпичом. Больше всего его удивило, что я знаю номер участка, где находится кирпич и то, что, судя по всему, я был на этом участке совсем недавно — я упомянул про только что построенный рядом дом. На все вопросы Толика я соврал что-то неопределенное, чем, вполне возможно, еще больше укрепил его уверенность в своем праве на разрешение забрать кирпичи. Потом я, кажется, даже пригрозил всеми возможными карами зарвавшейся прессе печатающей непроверенные факты.

Дверь за нашими спинами тихо скрипнула. Протиснувшись между нами, по порожкам спустился Мишка.

— Ты что это, сынок? — добродушно спросил сына повеселевший Толик и попытался погладить его неловкой рукой по голове. — Мать послала?

— Я просто так, — соврал Мишка. — Пап, пойдем домой, а?

— Сейчас. Ты шахматы все собрал?

— Одна фигурка осталось.