— Но как?.. — выдавил наконец из себя Кирик.

— Как я могла? Или как я это сделала? — спросила Сонечка, чуть усмехнувшись.

Он вдруг почувствовал приближение грозовой атмосферы.

Сонечка напряглась, готовая к отпору, в ее сухо поблескивающих глазах появилась твердость. Он тоже постарался взять себя в руки. Кто он, мужчина или тряпка, слабак?

Перед ним несчастное, изломанное людьми существо, в чем есть и его доля… Вместе с тем она — убийца.

Раньше, когда она думала, что убила Макса, это приводило ее в состояние стресса, а теперь она сидит перед ним спокойная и чуть грустная, и ни капли вины! Какими бы ни были те люди, которых… Можно ли их лишать жизни? Можно ли брать на себя такое право?

— Да, — сказал Кирик, — я хочу знать и то, и другое. Расскажи мне… — он чуть замялся, — как это пришло тебе в голову?..

— Если вам это так надо или так интересно, я расскажу, — согласилась она, и ему показалось, что в голосе ее просквозило презрение.

— Решила я давно, — начала она и попросила: — Дайте сигаретку, у меня закончились…

Кирик принес пачку сигарет. Соня затянулась сигаретой так, что половина ее тут же сгорела.

— Так вот, Кирик Сергеевич, решила я давно. С той минуты, когда оказалась зимой, ночью, на улице, правда, с деньгами, в куртке Геннадия, которую я сорвала с вешалки, он еще крикнул мне вслед: «Воровка! Вернешь куртку, не то в милицию сообщу! Тебя засадят!» Отнять у меня куртку он не мог — трахал очередную «натуру»…

Вот с той минуты я и решила. А сделала очень просто. Уже выйдя от доктора с безукоризненным лицом, на котором действительно не оказалось ни шрама, ни пятнышка, я отправилась к Геннадию. Он, конечно, не узнал меня, был изумлен, потрясен и тут же согласился делать скульптурный портрет…

Она посмотрела на Кирика, усмехнулась своей странной усмешкой — грустной и вместе с тем наглой:

— Вы подумали, что я и к вам… так? Не бойтесь, к вам я по-другому…

Кирик обозлился: «не бойтесь!» Он не боится, ему только с каждой минутой становилось все тяжелее, неприятнее и холоднее в ее обществе.

— К вам я по-другому, — повторила она и продолжила: — Он усадил меня за стол, выставил что-то… И смотрел тем взглядом, который я хорошо знала: алчным и раздевающим. Сказал, что хотел бы создать из меня обнаженную… Я согласилась. Он пришел в неистовство — не могла бы я раздеться, чтобы он посмотрел…

Я вышла, чтобы раздеться… У меня, вы знаете, родимое пятно на животе, над пахом как раз, и он всегда меня попрекал, когда кто-нибудь хвалил мою фигуру, орал, что у меня гадкое пятно на брюхе, что на него противно смотреть!

В общем, набросила легкий шарфик на лицо — я так задумала, честное слово, не зная, смогу ли совершить это… Мне хотелось его ошарашить, а там…

Я вошла, он обернулся и застыл: он знал мое тело и это гнусное, как он говорил, пятно… Я спросила его: ну как? Узнаешь красавицу?

У меня и голос изменился (Кирик это заметил), а тут я постаралась говорить своим прежним… Получилось.

И пока он таращился, не зная, что делать, я вдруг спонтанно вытянула вперед руки с черным лаком на длинных ногтях и взвыла: «Я пришла за тобой оттуда! Там я стала красавицей, а ты сгубил меня, я замерзла в ночи!..»

Он побелел и упал. А я ушла. Не подойдя к нему. Потом узнала, что он умер от сердечного приступа, но не в ту минуту, а чуть позже, при каком-то парне… Как видно, он ничего никому не сказал: его глодал страх, он от него и погиб.