— И вдруг, когда вы назвали меня моим именем, мне стало страшно.

— Чего же? — живо откликнулся Касьян. Ему необходимо было, чтобы она сама рассказала о том… Это можно зачислить как добровольное признание.

— Вы же все знаете?.. — сказала Сонечка.

— Что — все? — начинал раздражаться Касьян. — Я тебя не понимаю…

— Я все вижу, — обреченно уронила она, — только признайтесь, если можно, кто вам сообщил?

— Сам додумался, — оборвал ее Касьян. — Я все-таки сыщик и обладаю кое-каким методом. И делом занимаюсь. А потом — домыслы и факты в кучу и мозги применить. Итог выскакивает, как из ружья. Кстати, ты мне очень помогла своими прыжками.

Касьян понимал, что говорит с ней в довольно резкой форме, совсем не так, как прежде. Но, видит Бог, это не потому, что она становилась подследственной, а потому, что из гордой манекенщицы Зины, девицы лет двадцати, она внезапно превратилась в семнадцатилетнюю растерянную девчонку. Сонечка наделала столько глупостей и так запуталась, что он, старший товарищ и сыщик, обязан говорить с ней жестко, как бы выговаривая.

Опустив голову, она тихо сказала:

— Касьян… — замолчала, посмотрев на него с вопросом.

— Ну что, отчество мое понадобилось? — проворчал он. — Гордианович, если очень хочешь… — И улыбнулся ей.

Не ответив на его улыбку, Соня продолжила:

— Касьян Гордианович, я Макарычу, ну, тому… В водку снотворного насыпала.

— Знаю я и это. Мне нужно было, чтобы ты сама об этом сказала. Приставал Макарыч?

Она кивнула, на глазах выступили слезы.

— С тобой решил выпить?

Соня снова кивнула.

— Может, и закурил еще?

Кивнув, она сказала:

— Я нисколько его не пожалела, когда узнала… Можете это записать…

— Ты же видишь, что я ничего не пишу! — разозлился Касьян.

Словно не слыша его, Соня продолжала:

— И Геннадия вашего мне не жалко. Только я не виновата… Я не могу больше… Спросите у Кирика, он все знает…

Она взглянула на Касьяна, снова став Зиной, гордой манекенщицей — что-то взрослое и надменное появилось в ней.

— Вы-то все ахали и охали, какой Геннадий замечательный парень, а он был просто дрянью, вам понятно, Касьян Гордианович?

Касьяну было не по себе: все он знал и понимал! Не станет он у нее спрашивать, что у них там было. Незачем. Все и так ясно. И вообще: о мертвых либо хорошо, либо ничего…

За это время он узнал о Генке столько всякого!.. Вон как Сонечка побелела, стараясь унять дрожь. Это при воспоминании о Генке!

— Я все понимаю, Сонечка, — ответил он наконец, — и давай, дорогая моя, закончим нашу беседу. Ты мне все рассказала… Тебе надо отдохнуть, утро, как говорят, вечера мудренее…

Куда ее отправить? Одну оставлять — ни в коем случае!

И тут на авансцену вышла Ирина Андреевна. Снедаемая любопытством, она и не уходила из своей любимой кухни. Немного повздорив со своей совестью, она принялась слушать — надо же ей знать все, что творится под крышей ее Дома… Касьян стал пренебрегать ею как советчицей, или же ему неприятно, что ей перестала нравиться Зина… То, что она услышит, не узнает никто и никогда.

Ирина думала услышать одно, а услышала такое! Не тратя времени на обдумывание ситуации, она вышла из кухни и сказала бесхитростно:

— Простите меня, ради Бога, но я случайно слышала часть вашей беседы… Зиночка… Касьян может вам за меня поручиться — я в жизни своей никого не предавала…

Ей никто не отвечал, настолько неожиданным было ее вторжение; видя их замешательство, Ирина быстро закончила:

— Зиночка, пойдемте ко мне, у меня трехкомнатная квартира, и мы славно с вами устроимся.