|
И привет! Дайсон дышал с невероятным трудом. Не знаю… сколько еще… я смогу… держать эту штуку… Тут командир вдруг впервые заметил провода, мины и канистры, расставленные по комнате. В глазах его мелькнул страх, это было видно даже через маску противогаза. Срочно приняв решение, он повернулся и, махнув рукой, приказал своему отряду бежать назад. – Отступаем! Все назад! Пошевеливайтесь! ЖИВО! Полицейские удирали так стремительно, что столкнулись лбами со своими товарищами, взбиравшимися вслед за ними по лестнице. Терминатор домчался до главных лифтов и нажал на кнопку. Сара и Джон старались от него не отставать. Они кашляли и на бегу поочередно дышали через противогаз. Дверь лифта открылась. Они вскочили, и кабина поехала вниз. Дайсон полулежал на развалинах своей мечты, опираясь спиной о письменный стол. Он буквально купался в собственной крови, которая стекала тонкими струйками на пол. Дайсон дышал хрипло и часто. Он по-прежнему держал книгу над взрывателем, но руки его дрожали. На мусорной куче, которая оказалась для него слишком драгоценной, Дайсон вдруг заметил что-то интересное: фотографию своей семьи. Стараясь не уронить книгу, Дайсон протянул руку и положил фотографию себе на колени. Жена и дети улыбались ему сквозь разбитое стекло. Из глаз Дайсона брызнули слезы. Он знал, что долго не протянет. А внутренний голос, его собственный голос, только чуть измененный, то есть более спокойный, просто сказал: – Теперь можно уходить. Но он хотел еще разок взглянуть на детишек и объяснить им, почему ему придется так быстро уйти. Они никогда не узнают то, что сейчас узнал он. Не увидят того, что он увидел за снимком своей семьи. Белое, раскаленное пламя, цветком распускающееся в воздухе. И не услышат того, что услышал он… Крики в мегафон, треск вертолетов, далекий вой сирен – все вдруг стихло, заглушаемое ревом, который становился сильнее по мере того, как белый цветок в небе превращался в плотное красно-черное облако… Красно-черное пламя, бурля, вырывалось из черной, как уголь, тучи. Это было облако-столб, облако водородной бомбы, с невероятной силой потрясшей землю. Но тут Дайсон вдруг увидел, что облако отступает. Гром постепенно стих, и его унес ветер, как это бывает, когда кончается страшная буря. Ураган сменился ласковым бризом, блеснули солнечные лучи, из солнечного света вдруг вынырнули Денни и Блайт. Смеясь, они побежали навстречу Дайсону. За ними показалась улыбающаяся Тарисса. Залитые ярким светом они бежали по зеленому лугу к разрушенной лаборатории. Эта картина отчетливо запечатлелась в памяти Дайсона, она была такой живой и драгоценной, теперь он мог спокойно посмотреть в лицо вечности. А может, это подарок свыше? Он не знал. Он чувствовал, что причинно-следственные связи начинают ускользать от него. И желание еще раз повидаться с семьей постепенно затухало, уступая место какой-то странной самоиронии. Дайсону стало почти смешно от того, что он лежит тут, как заколотая свинья, как жертвенный ягненок, истекающий кровью на обломках того, чему посвятил всю свою жизнь. До чего ж глупы люди, раз им приходится идти на такие крайности, спасая себя от военной техники, которая является их же собственным изобретением! Дайсон увидел себя таким, каким был когда-то: серьезным, целеустремленным человеком, вышедшим из хаоса негритянского гетто на яркий свет науки. И понял, что пока человек здесь, он вынужден играть в эти игры. Надо признаться, у него, Дайсона, когда-то это здорово получалось. Но теперь, умирая, он хотел остаться в живых и стать другим Дайсоном, любящим, преданным семье также, как когда-то был предан науке. |
