Он искоса посмотрел на нее.

– А кто бы не изменился после тех мук, которые я принес тебе.

– Ты не принес мне никаких мук.

– Но я ничего не сделал, чтобы избавить тебя от них. Я виноват более других.

Санчия понимала, что Лион хочет уберечь ее теперь от любого рода волнений, потому что чувствует себя виноватым. Поэтому он и ведет себя с ней не как с женщиной, которую желает, а так, словно уже при жизни причислил ее к лику святых.

– Кто может знать, какого рода муки пережила бы я, если бы осталась здесь, – произнесла она мягко. – Все могло бы оказаться гораздо хуже. Нет места на земле, где бы нас ждал полный покой.

– Если бы я не забрал тебя, ты бы не узнала, кто такой Дамари.

– Но в моей жизни существовал Каприно.

– Это не одно и то же.

Боже, какой же он упрямый! Очевидно, здесь нужны не только слова, чтобы он наконец перестал так думать?!

– Ты считаешь, что Джулия поможет нам? – произнесла Санчия.

– Вскоре мы узнаем об этом. Ее дом… – Он замолчал, задержав дыхание, словно его ударили.

Санчия беспокойно посмотрела на него:

– Что такое?

– Ничего. Просто забыл про эти двери. – Лион остановился, глядя на великолепные бронзовые двери Флорентийского собора. Его глаза внезапно подозрительно заблестели – Райские ворота Гиберти <Гиберти Лоренцо (ок. 1381 1455) – итальянский скульптор и ювелир>. – Когда Марко и я были мальчишками, отец всегда брал нас с собой во Флоренцию, навещая Лоренцо ди Медичи. Отец настаивал на том, чтобы я, как старший, шел с ним во дворец и принимал участие в его делах. А Марко он позволял свободно гулять по городу. И Марко это больше всего нравилось. Великолепные палаццо, статуи, фрески знаменитых мастеров в соборах – все приводило его в восхищение . Часто он замирал перед какой нибудь картиной, не в силах отвести от нее взор. – Лион замолчал, пытаясь справиться с волнением. – Но больше всего на свете он любил эти бронзовые двери. Он вскакивал до рассвета, чтобы увидеть, как первые лучи солнца освещают их. Однажды он сказал мне: «Лион, если бы я мог создать нечто столько же прекрасное, как эти двери, я бы ничего больше не попросил у бога. Я бы стоял весь день снаружи и спрашивал всех прохожих, видели ли они их? В самом ли деле они рассмотрели их?» Санчия почувствовала, как слезы подступили к ее глазам.

– Я настолько привыкла пробегать мимо собора, что перестала замечать их.

– Но не Марко. Прекрасные вещи всегда будто заново восхищали его. – Он покачал головой. – Большинство из нас перестает видеть прекрасное в привычном. И только утратив это, мы понимаем, чего лишились. Но уже слишком поздно!

– Это правда. – Санчии очень хотелось утешить его, отвлечь от нахлынувших на него печальных воспоминаний, но она понимала, что это не в ее силах. – И все таки, может быть, наша память способна продлить…

– Этого мало. – Его руки сжали поводья. – Я хочу вернуть его! Я хочу вернуть их всех, Санчия!

Он отвернулся, пряча от нее свое искаженное болью лицо.

– Я веду себя очень глупо, – сказал он горько после некоторого молчания. В его голосе звучала горечь. – Я не ребенок, чтобы плакать из за того, что лежит за пределами моих возможностей. – Он внимательно посмотрел на нее. – Я огорчил тебя?

– Огорчил меня? – Как он может так говорить? Это был один из тех редких моментов, когда Лион открылся перед ней в своей незащищенности, и она ощутила его боль как свою. – Это ты огорчен.

– Чепуха! Со мной все в порядке. – И он пустил Таброна вперед. – Едем. Дом Джулии на следующей улице.

Джулия Марцо внимательно просматривала книгу счетов, когда горничная ввела Лиона и Санчию в ее комнату.