Полагаю, читатель помнит, как Жоаннес, Михаил и Паница в поисках Никеи столкнулись с небольшим отрядом турецких жандармов. Молодым людям ничего не оставалось, как принять бой. Все турки погибли, кроме двух солдат, которых Жоаннес, проявив благородство, пощадил и отпустил на свободу, лишь забрав униформу и оставив взамен цивильную одежду.

Опасаясь, что их запросто повесят, если они вернутся в таком виде в казармы, оба жандарма, посчитав юношу за предводителя разбойников, стали просить Жоаннеса взять их с собой, обещая верную службу.

Сказав, что они ошибаются и принимают его не за того, кто он есть, молодой человек велел им отправляться в Салько и оставаться там до новых распоряжений. Те повиновались. Придя в деревню, сказали, что они люди Жоаннеса, и стали терпеливо ждать.

Между тем в Салько заявились турки и уничтожили село. На то время, пока незваные гости убивали, грабили и поджигали дома, бывшие жандармы скрылись, но, когда турки ушли, они вновь вернулись на пепелище в ожидании своего нового предводителя.

Нетрудно представить себе изумление Жоаннеса, когда, вернувшись в деревню, он нашел обоих, сидящих возле обугленной стены одного из домов и спокойно покуривающих.

Сразу узнав своего командира, они вскочили и отдали ему честь. Затем склонились в уважительном поклоне перед Никеей.

— Здравствуйте, капитан! Здравствуйте, мадам! Это мы, — произнесли они со свойственной мусульманам серьезностью.

Жоаннес улыбнулся и протянул им руку.

— Здравствуйте, друзья! Почему вы называете меня капитаном?

— Тот, кто будет командовать Солиманом и Мурадом, должен иметь чин не меньше капитана, — ответил первый, что постарше, крепкий, решительного вида мужчина с усами и бородой, лет тридцати пяти. — Солиман — это я.

— А я — Мурад, — добавил второй, лет на пять помоложе, высокий, сухопарый, очень подвижный.

— Не ожидал увидеть вас здесь и очень этому рад. Наше знакомство было несколько неожиданным…

— Ты был вправе убить нас, но даровал нам жизнь… Теперь мы будем преданы тебе до самой смерти. Отныне твои враги — наши враги, а твои друзья — наши друзья!

С этими словами бывшие жандармы сердечно пожали руки Михаилу и Панице, те все еще обалдело глядели на них.

Солиман, чей язык был подвешен явно лучше, нежели у его сотоварища, добавил:

— Итак, мы твои солдаты, верно ведь, мой капитан?

— Я не против, но должен вас предупредить, что мы мятежники и открыто враждуем и с албанцами, и с турецкими властями…

— Для нас это не имеет значения.

— Но мне нечем платить вам…

— При прежнем начальстве мы жили почти впроголодь, а в виде вознаграждения получали лишь удары Дубинкой. Единственными, за счет кого мы могли жить, были наши враги — крестьяне.

— Но эти враги, крестьяне, мы и есть!

— Значит, теперь мы будем жить за счет противоположной стороны.

— Но мы христиане, а вы мусульмане!

— Да, но мы из Македонии, и родители наши — христиане.

— Он говорит правду! — серьезно подтвердил Мурад.

— Ну что же! Тогда у меня больше нет возражений. Теперь вы четверо — моя рота, мой полк, моя армия!

— Пусть нас всего шестеро, включая женщину, — прервал Михаил, — но скоро будет пятьдесят, пятьсот, пять тысяч, может быть, даже пятьдесят тысяч борцов за независимость, убежденных, смелых, любящих родину и свободу!

— Прекрасно сказано, Михаил! — одобрил друга Жоаннес.