Молитвы князю не помогали. Травы и заговоры тоже. Столько лекарей зазря перевел, но исцеления не наступало — кидало то в жар, то в холод. Трое казненных сегодня были последними, кто открыто решился врачевать при княжеском дворе. Да и бог бы с ними, лечили бы по-прежнему, но нет — стали поговаривать, что с князем что-то неладно, что черная болезнь подтачивает мускулистое поджарое тело. За что и поплатились: хочешь жить — не лезь, куда не просят. Не они устанавливали валашский закон, и не им его менять.

Дракула отпил вина из кубка — за упокой потерянных душ — и осенил себя широким крестом. Слава богу, отмучились. Рядом, едва сдерживая слезы, стояла его юная жена — красавица Виорика. Вроде бы должна уже привыкнуть к кровавым забавам царственного супруга, но все равно каждый раз вздрагивает, когда деревянное острие прокалывает дрожащий беззащитный живот. Крест за крестом кладет, будто крест здесь дело поправить сможет.

Глядя на прелестное лицо княгини, Дракула вдруг почувствовал жгучую ненависть. По виду — сама непорочность! И это после пяти месяцев замужества! Кожа нежная и белая — вон как все венки на солнце просвечивают, словно голубые ручейки по телу. Волосы убраны в две косы, на высокую грудь сбегают. Когда под венец вел, так все вокруг шептались: красота у Виорики что бутон розовый, от любви и ласки пышным цветом расцвет. Барон Стратула, вручил князю дочь как единственную драгоценность, хотя вроде сам должен был благодарить за оказанную милость. Шутка ли, самой княгиней станет!

И чего женился? — в сотый раз тоскливо спросил себя Дракула. — Кто подгонял? Ни ума, ни стати, ни гордости. Как есть девчонка пугливая! Закроется под самый подбородок, ноги сожмет и трясется зайцем, словно он и не муж ей вовсе, а так, случай заезжий.

Не любы Виорике мужнины забавы: ни в постели, ни на дворе, ни на пиру роскошном. Так чего женился?! Знал ведь ответ, да не желал признаваться. Была причина деликатного свойства.

— Зачем ты так, твое величество? — прошептала княгиня, утирая глаза шелковым платочком. — Они травки полезные собирали, отвары делали, тебя вылечить хотели, а ты их на кол. Не по-божески это.

Ах ты, горлица белая! Ангел залетный! — Владу захотелось сначала придушить, а потом втоптать Виорику в грязь. Пусть поймет, кто здесь хозяин! Бают, что к тому, у кого помыслы чистые, чернота да злые наговоры не пристанут: встряхнется — опадут.

Только на что ему ее чистота? На что юность? Если нет, и не станет ни любви, ни веры, ни страсти?! Была бы рядом та, другая, иначе вся жизнь сложилась. А так, все одно — покорежена душа, не исправишь. Ненависть когтями рванула сердце: как никогда еще ему вдруг захотелось смерти жены. Но сумел сдержаться, не обнаружить перед челядью истинные чувства. Улыбнулся, приподняв длинный черный ус. Но глаза остались холодными. Медленно отбросил с груди черные косы, накрутил на руку, наслаждаясь вспыхнувшим ужасом, и с силой дернул. Виорика взвизгнула. Голова ее покорно запрокинулась, губы шевельнулись, моля о пощаде. Влад впился жадными глазами в голубую жилку на бело-сметанном горле. Эх, прокусить бы, чтоб горячая молодая кровь освежила вечно жаждущий рот. Язык лихорадочно облизал пересохшие губы, прошелся по ряду зубов — неожиданно длинных и острых. Вот сейчас… сейчас…

В темных глазах княгини плескался страх. Но не шевельнулась, зная, что сопротивление только разожжет государев гнев. Тут уж о милости самое время молить:

— Господарь… тяжела я…

Алая пелена, затмившая взор, медленно спала. Ярость улеглась. Так холодный осенний ветер проносится по лесам Валахии и тут же стихает, забрав свою первую жертву — нарядную золотую листву. Слова Виорики дошли до сознания Дракулы не сразу: канули тяжелым камнем, только круги и пошли.