Из карманов Бренды торчали садовые перчатки.

– Вот дерьмо, – одними губами прошептала Тэсса Фрэнку Райту, который по прежнему сидел в кресле напротив.

До этого он добрых пять минут в полном молчании таращился на нее как на диковинную зверушку, а Тэсса таращилась на него, потому что делать ей все равно особо было нечего.

Инквизиторский орден был очень закрытым – никаких пресс конференций, пресс релизов, прозрачности и отчетности. Поэтому слухов о нем плодилось великое множество, и к таким взглядам Тэсса давно привыкла. Однажды она с большим интересом прочитала статью в интернете, где говорилось, что у инквизиторов каждое полнолуние отрастали новые конечности.

– А рога? – спросила она тогда у своего куратора. – А копыта? А хвост?

Бренда Ловетт сделала несколько шагов вперед и увидела Фрэнка Райта. К новичкам в Нью Ньюлине традиционно относились как к прокаженным, которые приносили с собой болезни и проклятия, поэтому Тэсса поспешила ее успокоить:

– Это постоялец, – сказала она, – он приехал навестить брата и надолго у нас не задержится. Доброе утро, Бренда. Вы пришли к мэру или шерифу?

– И к тому, и к другому, – сразу утратив интерес к Фрэнку, ответила Бренда свирепо. – Я пришла написать жалобу на Джона Хиченса и потребовать правосудия.

– Какое же злодеяние он совершил на этот раз? – оживилась Тэсса.

Невыносимая Бренда Ловетт и сварливый Джон Хиченс были, как и всякие соседи, смертельными врагами. Их супруги мирно покоились на кладбище Вечного утешения, но вот уже больше года их никто не навещал. Живые были заняты сварами.

В прошлом месяце, например, Джон Хиченс обвинял Бренду в том, что она под покровом ночи передвинула их общий забор на целых полтора дюйма.

Так Тэсса и обнаружила, что в Нью Ньюлине нет никаких планов межевания, а границы земельных участков не установлены и не занесены в кадастр. Жители просто занимали тот кусок суши, который им казался наиболее симпатичным.

И следующие несколько недель ее можно было увидеть с рулеткой и лазерным дальномером, что вызвало у нью ньюлинцев бурную волну раздражения и даже негодования.

Камила Фрост развернула в своем издании яростную полемику о том, что свободная деревня оказалась во власти неуместной бюрократии и опасного крючкотворства.

Джон Хиченс, из за кляузы которого все это и началось, целых три дня не выходил из дома, но прокисшее молоко и вой тринадцати кошек выгнали его, наконец, в магазинчик «У Кенни».

– Значит, двигаем заборы, да? – приветствовал его тогда Кевин Бенгли, всегда чутко выражавший настроение всего Нью Ньюлина.

И сейчас Тэсса, ни на миг не утратившая ощущения пронзительного взгляда Фрэнка Райта на себе, ждала: что же опять приключилось между невыносимой Брендой и сварливым Джоном.

– Джон Хиченс отравил моих кур, – сообщила Бренда голосом, исполненным трагизма и ярости.

Фрэнк Райт ухмыльнулся немного издевательски.

Серьезно, спрашивал его ехидный взгляд, вот чем теперь занята Тэсса Тарлтон?

Дохлыми курами?

Она ни за что бы в этом не призналась, но где то в глубинах ее души рос робкий росток признательности к невыносимой Бренде и сварливому Джону.

Без них жизнь в Нью Ньюлине была бы куда скучнее.

– Что же, Фрэнк, – Тэсса выключила компьютер и поднялась, – было приятно с вами познакомиться. Если ночью вам понадобится помощь для извлечения вашего брата из могилы, то мой дом прямо рядом с кладбищем. И добро пожаловать в Нью Ньюлин.

Бренда оглушительно фыркнула.

Кевин Бенгли печально смотрел на свое отражение в зеркале.

Снова он немного просвечивал. Совсем чуть чуть, читать сквозь него газету не получилось бы, но очертания полок с продуктами за спиной можно было увидеть.