Размеренный перестук колес на стыках действовал на меня усыпляюще и в то же время вызывал ностальгические чувства. Мне снилось, что я проваливаюсь в дыру, а через нее в другую, еще глубже. Стоп! Этот образ может пригодиться. Дыра в дыре. Было в этом что-то непристойное, но, может, как раз то, что надо для кенгуриной тетради. Надо бы кое-что записать. А чем? Что бы такое придумать?

Пучок света!

Сетчатка отреагировала на него даже сквозь опущенные веки. Я приоткрыл глаза, совсем чуть-чуть. Кто-то с помощью фонарика проверял рефлексы моих зрачков. Я с трудом оторвал язык от пересохшего верхнего нёба и умоляюще обратился к человеку, которого еще даже не разглядел:

– Дайте, пожалуйста, воды. В капельнице уже ничего нет…

Фонарик потух. Надо мной был потолок. Разбрызгиватель с лицом человека. Хитро устроенные светильники дневного света без колпаков, заливавшие помещение отраженным светом. Ничего не произошло, я по-прежнему лежу на кровати в операционной. Сны, слишком близкие к реальности, вредны для здоровья. Я чувствовал себя выжатым как лимон.

– Меняют, когда время придет.

Тут только я заметил, что мешок с жидкостью на капельнице уже заменили. Теперь в нем плавала багрово-красная золотая рыбка, из тех, какие можно увидеть только в ларьках, которые появляются во время какого-нибудь праздника.

– Извините! Меня, похоже, здорово растрясло на этом транспорте.

– Полагаю, это аутоинтоксикация организма из-за ваших ростков.

В стрекозиных очках медсестры отражалось мое ухо. Стекла в очках, как мне показалось, были без диоптрий.

– Не могли бы вы дать мне лекарство от морской болезни?

– Я не могу давать препараты, которые не записаны в вашей истории болезни.

– Знали бы вы, как меня трясло по дороге!

– Закатайте-ка рукав, я возьму у вас кровь.

– Тряска как при землетрясении. Наверняка больше пяти баллов.

– Извините, но мне надо измерить длину ростков.

Она сняла одеяло. Пальцы сестры, в которые как будто забыли вставить суставы, стали копаться в густо разросшихся редисочных ростках.

– Щекотно же!

– Ну и заросли! Вот что значит на хорошем питании.

Кажется, у меня эрекция. Абсурд какой-то! Вот уж чего сейчас мне совсем не нужно. Во-первых, это неприлично, и, кроме того, можно получить серьезные повреждения уретры и почек – ведь у меня же катетер вставлен. Надо думать о чем-то другом, отвлечься. А рельсы на стыках отбивали ритм, настойчиво и точно, словно пульсировали:

Стишок, как припев к какой-то песенке, родился сам собой. Совершенно бессмысленный, он тем не менее здорово подходил к перестуку рельсов.

Я постепенно наращивал темп и в итоге приспособил к этим словам мелодию одной песенки, которую поют дети, играя в мяч. В моем исполнении было что-то мазохистское и в то же время бодрое, живое. Я распалялся все сильнее, отчего, наверное, улыбка на лице сестры стала постепенно таять. Ее стрекозиные очки тоже начали расплываться и присосались к лицу-разбрызгивателю на потолке, превратившись в старомодные очки в черной эбонитовой оправе. Лицом этот разбрызгиватель – вылитый мой отец. Я прекрасно понимал, что передо мной самый обыкновенный разбрызгиватель, но одновременно это был отец. Совершенно точно. Невысокий, с крупной головой и подпрыгивающей походкой, он по неведомым мне причинам много лет жил отдельно от моей матери. Поэтому, кроме высоких начищенных ботинок из дубленой кордовской кожи и очков в черно-зеленой роговой оправе, которую отец выдавал за черепаховую, я больше ничего о нем не помню.