Только двоим не оказалось места: правде и поэту.
От лица правды и поэзии приветствую Вас, дорогой.
От всего сердца (своего) и от всего сердца вчерашнего зала: от всего сердца всего вчерашнего зала — благодарю Вас, дорогой.
Вы вышли. Подымаете лицо — молодое. Опускаете — печать лет. Но — поэту не суждено опущенного! — разве что никем не видимый наклон к тетради! — всё: и негодование, и восторг, и слушание дали — далей — вздымает, заносит голову. В моей памяти — и памяти вчерашнего зала — Вы останетесь молодым.
(Ваш зал… Зал — с Вами вместе двадцатилетних… Себя пришли смотреть: свою молодость: себя — тогда, свою последнюю, как раз еще успели! — молодость: любовь… В этом зале были — те, которых я ни до ни после никогда ни в одном литературном зале не видела:
Все пришли. Привидения пришли, притащились… Поглядеть на себя. Послушать — себя.
Вы — Вы были только та, Саулу показывавшая — Самуила…)
…Слушая Ваши стихи я думала: лучше — старой с тобой, чем молодой — с другими. Так, думаю, думали все, молодыя и старыя, молодые и старые. (Те двое м. б. думали — в первый раз!)
Это был итог. Двадцатилетия. (Какого!) Ни у кого м. б. так не билось сердце, как у меня, ибо другие — все! — слушали свою молодость, свои двадцать лет — тогда! двадцать лет — назад, я же — кроме — я ставила ставку на силу поэта. Кто перетянет — он или время. И перетянул — он: Вы.
Среди стольких призраков, сплошных привидений — Вы один были — жизнь: двадцать лет спустя.
Ваш словарь. Справа и слева шепот: не он!
Ваше чтение: Справа и слева шепот: не поет!
Вы выросли, Вы стали простым и большим, поэтом больших линий и больших вещей, Вы открыли то, что Вам отродясь было открыто: — ПРИРОДУ, Вы раз-нарядили ее…
И вот, конец первого отделения, в котором лучшие строки:
— И сосны, мачты будущего флота…
ведь это и о нас с вами, о поэтах — эти строки. Я задохнулась от величия.
Сонеты. Я не критик и нынче — меньше, чем всегда. Прекрасен Лермонтов — из-под крыла, прекрасен Брюсов — «всю жизнь мечтавший о себе, чугунном» — прекрасен Есенин — «благоговейный хулиган» — может, забываю — прекрасна Ваша любовь: поэта — к поэту (ибо множественного числа — нет, всегда — единственное). Поэтом в Вас Вы мне напомнили Бальмонта (и любили мы вас обоих — одной любовью).
И — то, те! И, к моему счастью — лучшие из тех, не любимцы публики: Соната Шопена, Нэлли, Каретка куртизанки — и другие — но любимые Ваши: чудесная плотина (NB! перечень) Ваша лучшая, Ваша вечная молодость.
И — последнее. Заброс головы, полузакрытые глаза, дуга усмешки, и — напев — тот самый — тот ради которого — и тот без которого — тот напев — нам — как кость — или как цветок… — Хотели? нате!
— в уже встающий — уже стоящий — разом вставший — зал.
И эта соловьиная песнь конца, самого конца, после которого уже не было ни строки, ни кивка:
— Я так бессмысленно-чудесен,
Что смысл — склонился предо мной
Эта самопеснь — всех соловьев!
Такого не сказал и Бальмонт. |