— Он проник сюда, — произнес наконец дон Ригоберто, обводя взглядом кабинет. — Рылся в моих вещах, читал записи. Все самое заветное, самое тайное — здесь, в моих тетрадях. В них то, чего даже ты не знаешь. Письма, которые я тебе якобы отправлял, действительно мои. Хоть и написаны не мной. Я готов поклясться, что каждая фраза в них украдена из моих тетрадей. Просто мозаика. Мысли, цитаты, шутки, игры, мои собственные и чужие слова, все вперемешку.

— Вот почему все эти игры, все эти приказания напоминали о тебе, — проговорила донья Лукреция. — Но в моих письмах нет ничего от меня.

— Я сходил с ума от тоски по тебе, мечтал получить от тебя весточку, — покаялся дон Ригоберто. — Потерпевшие кораблекрушение хватаются за что попало, тут уж не до тонкостей.

— Но все эти пошлости? Вся эта претенциозная чушь? Правда, напоминает Корин Тельядо?

— Кое-что здесь и вправду из Корин Тельядо, — задумался дон Ригоберто. — Я пару раз находил в доме ее книжки. Я еще решил, что их читает кухарка. Теперь понятно, кому они принадлежали и на что сгодились.

— Я убью этого мальчишку! — воскликнула донья Лукреция. — Корин Тельядо! Честное слово, убью.

— Ты смеешься? — изумился дон Ригоберто. — Тебе это кажется забавным? По-твоему, мы должны похвалить его и поощрить?

Донья Лукреция смеялась долго, искренне, безмятежно.

— Откровенно говоря, Ригоберто, я не знаю, что и думать. Конечно, ничего смешного здесь нет. Но что же делать: плакать? Сердиться? Отлично, давай рассердимся, и что тогда? Что ты сделаешь с ним завтра утром? Отругаешь? Накажешь?

Дон Ригоберто пожал плечами. Ему тоже хотелось смеяться. И, по правде сказать, он чувствовал себя полным кретином.

— Я никогда его не наказывал, тем более не бил и просто не знаю, как это делается, — признался он немного стыдливо. — Потому он и вырос таким. Я просто не знаю, что с ним делать. Боюсь, он в любом случае выйдет победителем.

— Но ведь и мы кое-что выиграли. — Донья Лукреция придвинулась к мужу, и он положил руку ей на плечо. — Мы ведь помирились. Если бы не эти анонимки, ты никогда не решился бы позвонить мне и пригласить на чашку чая в «Белый шатер». Разве не так? Да и я не пришла бы на свидание, если бы не письма. Ни за что на свете. Письма проложили дорогу. Нам не в чем его винить; он помог нам, помирил нас. Ты ведь не жалеешь, что мы снова вместе, Ригоберто?

Наконец рассмеялся дон Ригоберто. Он потерся носом о висок жены, чувствуя, как ее волосы щекочут ему веки.

— Об этом я никогда не пожалею, — пообещал он. — Что ж, после всего пережитого мы заслужили право на сон. Все это очень хорошо, но мне, женушка, с утра в контору.

Они вернулись в темную спальню, держась за руки. Донья Лукреция отважилась пошутить:

— Мы возьмем Фончито в Вену в декабре?

А что, если она не шутила? Дон Ригоберто поспешил прогнать дурные мысли, провозгласив:

— Несмотря ни на что, у нас счастливая семья, правда, Лукреция?