Позвольте, я расскажу еще одну забавную историю — на эту тему их существует предостаточно — о Качито Арнилье, страховщике высшего класса, либидо которого исполняет пляску святого Витта — он сам признался мне на коктейле по случаю то ли Рождества, то ли Дня независимости, одном из мероприятий, на которые я не могу не пойти, — при одной мысли о нагой женщине на высоких каблуках, играющей в бильярд. Этот образ, подсмотренный в детстве в каком-то журнале, сопровождал его первые эрекции и навеки стал путеводной звездой в сексуальной жизни. Славный Качито! Когда он женился на симпатичной смуглянке из бухгалтерии, способной, как мне показалось, исполнить его заветную мечту, мне пришло в голову подарить молодоженам от имени страховой компании Перричоли, в которой служу управляющим, большой бильярдный стол, который доставили к их дому на грузовике прямо в день свадьбы. Гости в один голос решили, что глупее подарка не придумать; но по глазам Качито, полного счастливым предвкушением, я понял, что угадал.

Добрый друг из Сиракуз, любитель подмышечной растительности, мании и фобии не должны властвовать над нами безраздельно. Любая из них чревата преступлением, пробуждением в нас дикой первобытной твари. Но в тайных мирах, населенных нашими фантазиями, между взрослыми людьми, которые затевают свои игры к обоюдному удовольствию и ревностно следуют правилам, должно быть дозволено все. Многие из таких игр для меня совершенно неприемлемы (например, возбуждающие пилюли, которыми злоупотребляли французы галантного века, или штучки маркиза де Сада, который не только мучил женщин, но и заставлял их пускать газы себе в лицо), но что поделать: каждый человек — вселенная, и все, что в ней есть, достойно признания и уважения.

Попирали ли Вы права и свободы своей соседки, когда забирались на крышу, чтобы полюбоваться её мохнатыми подмышками? Безусловно. Достойны ли Вы общественного порицания? Еще бы. Но такова цена за дивное зрелище, и Вы были готовы ее заплатить. Я, как уже было сказано, едва ли решусь повторить Ваш подвиг. Я слишком боюсь показаться смешным и презираю героизм, к тому же скверная физическая форма не позволяет мне лазать по чужим крышам даже для того, чтобы увидеть самую гладкую кожу, самые округлые колени и самые нежные локотки на свете. От рождения присущая мне трусость, или, если хотите, обостренный инстинкт самосохранения, заставляет меня держать свои фобии и мании в тесных рамках. Означает ли это, что я сознательно лишаю себя многих плотских радостей? Разумеется. Однако я привык довольствоваться тем, что есть, и мне этого вполне хватает.

Пусть три месяца пролетят как один день и пусть в Ваших снах Вас утешают табуны соседок с пышной и шелковистой растительностью под мышками, темной, светлой и, само собой, рыжей.

Будь счастлив, добрый собрат мой.

Дон Ригоберто открыл глаза: между второй и третьей ступеньками, синий, блестящий, наглый и поэтичный, висел чулок профессорши. Дон Ригоберто содрогнулся от вожделения. Он так и не заснул, хотя уже довольно долго лежал в постели, глядя в темноту и прислушиваясь к шуму волн, пытаясь удержать смутные, ускользающие фантазии. Пока телефонный звонок бесцеремонно не вырвал его из дремы.

— Алло, алло?

— Ригоберто? Это вы?

Дон Ригоберто узнал старика профессора, хотя его было еле слышно, вероятно, он прикрыл ладонью трубку. Где они находились? В каком-то университетском городишке. Страна? США. Штат? Виргиния. Учебное заведение? Виргинский университет, основанный Томасом Джефферсоном, величественное здание в неоклассическом стиле, с белыми колоннами.

— Это вы, профессор?

— Да, это я, Ригоберто. Только говори помедленней. Прости, что я тебя разбудил.

— Не беспокойтесь, профессор. Как прошел ужин с профессором Лукрецией? Вы уже закончили?

Почтенный юрист и философ Непомусено Рига заикался от сильного волнения.