– Взгляните, – сказал Холмс, протягивая мне лупу, но даже с ее помощью я не увидел ничего, что могло бы хоть как-то сойти за улики: передо мной была лишь шершавая поверхность древесины.

Холмс склонился над моим плечом и, тыча в раму длинным пальцем, нетерпеливо воскликнул:

– Вот, приятель! Вот еще! И еще!

В том месте, куда он указывал, виднелись маленькие гвоздики, вбитые под углом с внутренней стороны рамы: они удерживали холст в нужном положении.

– Вы имеете в виду гвозди, Холмс? – спросил я.

– Отчасти, Уотсон. Вы недалеки от разгадки. Что вы видите, кроме них?

– А! – воскликнул я, наконец заметив, что рядом с некоторыми гвоздиками имелись царапины – совсем свежие, если судить по более светлому цвету древесины. – Раму случайно повредили, когда вынимали гвозди или, наоборот, вновь забивали их на место.

– И значит?.. – подсказал Холмс.

– Значит, тот, кто подделал Констебла, сперва вытащил гвозди, вынул из рамы холст и вставил его снова оборотной стороной наружу.

– И?

– В самом деле, Холмс! – запротестовал я, понемногу начиная раздражаться. – Что тут еще можно сказать?

– Только то, что человека, который вытаскивал гвозди, явно не назовешь опытным багетчиком. Например, это могла быть миссис Конк-Синглтон.

– Да, разумеется, – согласился я, слегка раздосадованный тем, что все так просто объяснилось. – Это все?

– Не совсем, – смеясь ответил Холмс. – Есть еще одна деталь. Если вы посмотрите на верхнюю часть оборота рамы, то заметите там каплю засохшего клея с приставшим к ней клочком бумаги.

Так оно и было. Вновь наведя увеличительное стекло на раму, я сразу увидел маленький коричневый шарик, твердый и блестящий, словно загустевший сироп. На него налип какой-то крошечный белый кусочек.

Признаюсь, я не понял, что такое это могло быть, но удержался от вопроса: Холмс уже торопливо натягивал пальто.

– Куда же вы? – воскликнул я.

– В галерею мистера Касселла, конечно. Поторопитесь, Уотсон.

– О, Холмс! – разочарованно протянул я. – Мы с Сэрстоном условились в полдень встретиться в клубе, чтобы вместе пообедать и сыграть на бильярде. Теперь уже поздно телеграфировать ему и отменять встречу.

Холмс похлопал меня по плечу:

– Не беспокойтесь, дружище! В любом случае, расследование не закончено. Позднее вы опять примете в нем участие, обещаю вам. А я, разумеется, расскажу вам обо всем, что сумею разведать в ваше отсутствие.

Холмс сдержал слово. Когда я вернулся из клуба, он был уже дома и сообщил мне весьма любопытные вещи.

Услыхав имя Конк-Синглтона, мистер Касселл оживился и поведал Холмсу все, что знал об этом господине, который был немного известен в художественной среде. Этот удалившийся от дел банкир обладал небольшим состоянием. Купив однажды задешево ценную, но ранее неизвестную картину, он вообразил себя крупным знатоком и начал усердно посещать аукционы, скупая невзрачные полотна в надежде повторить успех и с выгодой перепродать приобретенные работы. Некоторые антиквары смеха ради издевались над ним: взвинчивали цену, а потом отказывались от борьбы и уступали ему бросовые холсты по непомерной стоимости. В итоге он разорился и умер банкротом.