О миссис Конк-Синглтон мистер Касселл мало что смог рассказать. Она намного младше мужа, талантливая художница-самоучка, получившая кое-какие профессиональные навыки. Когда супруг оказался на мели, она пополняла семейный бюджет, продавая свои работы, в основном пейзажи, по весьма скромным расценкам. После несчастного случая, изуродовавшего ее лицо, она сделалась затворницей и редко выходит за порог своего дома в Бейсуотере.

– А что же с картиной? – полюбопытствовал я.

– Ах, картина! – усмехнулся Холмс. – Мистер Касселл получит разрешение миссис Конк-Синглтон и произведет профессиональную расчистку, а кроме того, спросит у нее, что за ярлык, возможно, был приклеен на обороте рамы – там, где остался засохший клей. А пока нам остается только ждать.

– Вдруг это произведение кого-то из старых мастеров? – воскликнул я.

– Ах, Уотсон, Уотсон! Этот ваш неизменный оптимизм! Мистер Конк-Синглтон тоже им отличался – и поглядите, что с ним сталось! Возможно, это всего лишь любительская работа, которая ничего не стоит. Давайте-ка подождем.

Кульминация этих событий наступила лишь через две недели. Холмс получил от мистера Касселла телеграмму:

Завтра четыре часа пополудни приглашаю вас обоих чаепитие мою галерею тчк Будет миссис Конк-Синглтон тчк

На следующий день в назначенный час мы явились в галерею, которая оказалась закрыта, поскольку было воскресенье. Мистер Касселл сам отпер нам дверь и проводил мимо висевших на стенах картин в свой кабинет. Холмс находился в отличном расположении духа, я же сгорал от любопытства, желая познакомиться с миссис Конк-Синглтон и взглянуть на расчищенное полотно.

Кабинет мистера Касселла показался мне подходящим местом для развязки. Он так же, как и залы галереи, был увешан картинами, а кроме того, обставлен застекленными шкафчиками палисандрового дерева, в которых красовались изысканные произведения искусства из мрамора и фарфора. Здесь же находился маленький столик, покрытый кружевной скатертью, на которой стояли серебряный чайный сервиз и подставка для торта с аппетитными пирожными. Вокруг стола были расставлены четыре стула; на одном из них лицом к двери восседала миссис Конк-Синглтон.

Она оказалась в точности такой, какой описывал ее мистер Касселл: высокая стройная женщина, с ног до головы облаченная в черное; лицо ее закрывала густая черная вуаль.

Мрачное одеяние и грустный вид этой дамы отбрасывали скорбную тень на окружавшие ее картины в резных позолоченных рамах и изящные безделушки. Но когда мистер Касселл представил ей нас с Холмсом и она заговорила, ее чарующе мягкий голос рассеял печаль.

Картина, из-за которой нас пригласили в галерею, стояла справа от чайного стола, на мольберте, но была накрыта черной шелковой тканью, будучи таким образом совершенно спрятана от посторонних взоров, как и черты лица миссис Конк-Синглтон. Я заметил, что Холмс время от времени посматривал на полотно, я и сам украдкой бросил на него несколько взглядов. Однако мистер Касселл показал нам его лишь после того, как чаепитие завершилось и он расставил стулья перед картиной полукругом.

Было очевидно, что владелец галереи получает от происходящего огромное наслаждение: когда долгожданный момент наступил, он поклонился нам, неожиданно явив артистическую сторону своей натуры, и торжественно объявил, будто фокусник перед представлением:

– Дамы и господа! Картина!

Не хватало лишь барабанной дроби.