В голосе Арлетты было столько самоуничижительной горечи, что Джессика поспешно сказала:

— Если ты имеешь в виду Холивелла…

— В каком-то смысле — да, хотя тут, я думаю, все будет в порядке. Он мне не нужен, как, собственно, и никто другой. Здесь Зоя абсолютно права. Может быть, это знак, что мне пора перестать гоняться за мужиками и подумать о том, как я выгляжу в глазах нормальных людей.

— Не надо, не говори так! — воскликнула Джессика, услышав в голосе матери боль и растерянность. — Не позволяй никому — никому, слышишь? — указывать тебе, как жить. Ты бежала от деда, а теперь сама сажаешь себе на шею другого надсмотрщика! Забудь про Зою, забудь про меня, забудь про все, что мешает тебе быть собой и чувствовать себя счастливой.

Арлетта и Джессика долго смотрели друг на друга, и взгляд одних зеленых глаз встретился со взглядом других, передавая от матери к дочери и обратно какое-то удивительно сильное и теплое чувство. Это была не признательность, даже не любовь, а что-то еще более древнее, примитивное, неразрывное — то, что с древнейших времен накрепко связывает всех, в чьих жилах течет одна кровь.

Неожиданно лицо Арлетты дрогнуло и перекосилось, как от боли. Глаза ее наполнились слезами, а накрашенные губы жалко запрыгали.

— О Боже! — выдохнула она. — Джессика, милая…

— Что?! Что случилось? Скажи же скорей!

Джессика инстинктивно потянулась к матери, и Арлетта крепко схватила ее за руку.

— Я… я не понимала. Я не хотела причинить тебе вред, я только… — Голос ее прервался, она всхлипнула и попыталась начать сначала:

— Я только хотела как лучше, для твоего же блага. О Боже!..

— Мама, ты меня пугаешь. Что с тобой?

Слезы потекли по лицу Арлетты.

— Я думала, что тебя используют, что твой дед хочет сделать из тебя холодную и жестокую дрянь. Ты так много работала и никогда не развлекалась… Глядя на тебя, можно было подумать, что ты так и родилась с карандашом и телефонной трубкой в руках. У тебя никогда не было мужчины, и я уже начала бояться, что ты никогда не встретишь человека, которого смогла бы полюбить. А потом… потом я увидела фотографии.

— Фотографии? — Сердце Джессики забилось отчаянно и быстро.

— Да. Те, где ты с Рафаэлем… Я была потрясена, шокирована, но на них ты выглядела совсем другой — живой, страстной, любящей.

Арлетта замолчала, и Джессика слегка тряхнула ее руку.

— Откуда они взялись? Кто прислал их тебе?

— Они пришли по почте, — откликнулась Арлетта, и в ее голосе прозвучали отзвуки давнего удивления. — Ни записки, ни обратного адреса, в обычном желтом конверте. Когда я его вскрыла, я не могла поверить собственным глазам.

— А что ты с ними сделала? — нетерпеливо спросила Джессика.

Арлетта прерывисто, глубоко вздохнула и, отпустив пальцы Джессики, обхватила себя за плечи. Раскачиваясь на стуле, она сказала:

— Прости меня, Джесс, если сможешь. Я так потом жалела о том, что я сделала, но исправить свою ошибку уже не могла. Я хорошо понимаю, как это может выглядеть со стороны, но я никогда не ревновала и не завидовала тому, что твой дед — и мой отец — сделал для тебя. Я просто надеялась, что если он увидит эти снимки, те цепи, которыми он тебя к себе приковал, ослабнут, и тебе будет легче вырваться на свободу. Тогда мне казалось, что это твой единственный шанс, но из моей затеи ничего не вышло. Старик убрал их в сейф и сделал вид, будто ничего не знает.

— Дедушка?! — в ужасе прошептала Джессика и побледнела. — Ты отослала их дедушке? Ты?..

Арлетта шумно сглотнула. Ее лицо все еще было искажено горем, и слова давались ей с большим трудом.