Почему?

Этот вопрос был единственным, на чем Джессика оказалась способна остановиться, ибо все мысли у нее в голове перепутались, и не было среди них ни одной связной. Если бы ей удалось понять, почему Рафаэль ничего ей не сказал, тогда все остальное встало бы на свои места. Или не встало… Предательство Арлетты по-прежнему не шло у нее из головы. Джессика не видела в нем никакого смысла, и, если бы она узнала о поступке матери от кого-нибудь другого, она ни за что бы этому не поверила. Арлетта отослала ее деду фотографии. Фантастика!

Тем не менее Рафаэль знал, что снимки находятся у Клода Фрейзера, — он даже знал, где они лежат. Должно быть, это стало ему известно тогда, когда дед Джессики попытался использовать фотографии, чтобы заставить его жениться на ней.

Или все было по-другому?

Какова вероятность того, что это Рафаэль переслал фотографии Арлетте? С его умением разбираться в людях он мог предположить, что она с ними сделает. Если именно таков был его план, то все сработало как нельзя лучше, и ему оставалось только приехать в «Мимозу», чтобы получить то, чего он хотел.

Но и это тоже выглядело не слишком правдоподобно. Рафаэль хотел завладеть «Голубой Чайкой», и он мог получить ее совершенно законным путем, не вступая в ненужный ему брак. Выкупленная закладная гарантировала ему это в любом случае.

Но если не чувство вины заставило его молчать, тогда что же?

Может быть, гордость? Именно в этом пытался убедить ее Карлос. Но так ли это на самом деле? Что, если Рафаэль знал, кто сделал эти снимки — вернее, по чьему заказу они были сделаны? Что, если он знал или догадывался, кто прислал их Арлетте? В этом случае Рафаэль мог молчать, чтобы случайно не проговориться и не подвести этих людей или этого человека. Неужели он не стал защищаться только потому, что не хотел давать ей ключа ко всей этой запутанной ситуации?

Могло ли это быть причиной его упрямого молчания?

Или — ведь всякое бывает — он собирался сделать с этими фотографиями что-то такое, что было для него важнее доказательств собственной невиновности? Что-то такое, что он еще не осуществил, но обязательно осуществит в ближайшем будущем?

Да или нет?

Джессика не исключала также, что в кадр могло случайно попасть нечто такое, чего Рафаэль ни в коем случае не хотел ей показывать. Но кто или что это было? Все это время Джессика не сомневалась, что, кроме них двоих и фотографа, в патио никого больше не было, но сейчас ее одолели сомнения. Что, если за каждым окном, за каждой дверью и за каждым кустом жасмина скрывались наблюдатели и слушатели, любопытные гости или извращенцы-вуайеристы, наблюдавшие за ее приобщением к греховному миру запретных наслаждений?

Непонятно и странно. Безумно странно. Безумно…

Все сценарии Джессики, один невероятнее другого, словно о камни разбивались о глубокую внутреннюю убежденность, что человек, который даже пальцем не тронул ее в своем собственном доме, где он был «патроном» — полновластным хозяином, никогда бы не стал утверждать свое мужское достоинство таким нечестным и грязным способом. Человек, который спас ее не один, не два, а целых три раза, не мог намеренно подвергнуть ее публичному унижению и опасности.

Берегись Рафаэля!

Дед сказал ей эти слова перед смертью. Значит, он что-то знал, что-то подозревал, если решился предупредить ее.

Или она ошиблась? Тогда она знала слишком мало и поэтому восприняла как должное, что дед пытается предостеречь ее против Рафаэля. Но что, если она просто ослышалась? Ведь Рафаэль был ее мужем — человеком, на брак с которым Клод Фрейзер фактически благословил свою внучку. Они с ним встречались, разговаривали, и у Джессики сложилось впечатление, что ее дед признавал и уважал Рафаэля. Тогда почему он заподозрил его в каких-то злых намерениях?

Что, если он пытался сказать ей что-то совсем другое, как и предполагала Мадлен? Что, если он сказал «Береги Рафаэля!»?

Но с чего он взял, что это необходимо? Почему дед решил, что эта задача ей по плечу?

Если только…

Если только опасность не исходит от кого-то из членов семьи… Ее семьи.