— А если её увезут в другой город? — спросила мать.

— Вокзалы уже перекрыты, — ответил инспектор.

— Завтра вас жду. До свидания, — попрощался Рябинин: ему показалось, что родителей он немного успокоил…

Они отпустили машину, побрели пешком.

Сентябрьский вечер обдал их уставшим за день ветерком. Как узнаётся осень в городе? Вот в такую теплынь? По ранней темноте. По долго не высыхающей лужице. По холодной струе воздуха, которая, взявшись неизвестно откуда, может полоснуть лицо. По запаху прелых листьев и трав, невесть как долетевшему из далёких лесов. По плащу на Рябинине, взятому на всякий случай.

— Как живёшь, Вадим? — спросил Рябинин, стараясь взглядом дотянуться до лица инспектора.

— Ещё не женился.

— Чего ж так? — усмехнулся Рябинин, зная, что вопросами о женитьбе Петельникова донимали.

— Не берут.

Каждая вторая встречная девушка примечала инспектора, выделяя его взглядом среди ровного потока лиц. И вроде бы каждая третья ему улыбалась. И каждая четвёртая готова была остановиться. Но одна нестарая женщина глянула и на Рябинина, а в следующий, послевзглядный миг он её узнал — год назад привлекалась как мошенница.

— В тебе ещё не проснулся инстинкт отцовства. — У Рябинина не выходила из головы покинутая квартира.

— Ты сказал о нём с каким-то благоговением…

— Благороднейший инстинкт.

— А ты не видишь тут некоторой несуразицы?

— В материнском и отцовском инстинкте? — удивился Рябинин.

— Слово «инстинкт» всегда стояло со словом «низменный».

— Это не о материнском.

— Мы говорим, что материнство священно. А это всего-навсего — инстинкт.

— Ну и что?

— Я как-то привык ценить интеллект, а не инстинкты. Тогда ведь и другие инстинкты священны, а? Секс, голод, сохранение жизни… Какие там ещё?

— Вадим, инстинкт материнства я тоже священным не считаю. Но на этом инстинкте держится материнская любовь — она вот священна.

— Чего ж она на интеллекте не держится? — уже вскользь бросил инспектор, остывая к разговору.

— Тебе не понравились эти родители? — спросил вдруг Рябинин.

— Да нет. Вчера я из детского садика одного папашу чуть было не отправил в вытрезвитель.

— Так про детский садик ты не выдумал?

— Даже выезжал. Девочки день не было. Говорит, ходила с тётей. Видимо, ушла и заблудилась.

Они стояли на перекрёстке.

— Ты теперь куда? — спросил Рябинин.

— Работать по этому делу, в райотдел.

— Если что будет, то вызывай в любое время.

Осторожно, соизмеряя силу, инспектор пожал его руку. Но сейчас бы Рябинин на боль внимания не обратил, потому что не выходила из головы комната, где мать и отец молча просидят воспалённую ночь. И ещё не вышел из головы их прерванный разговор.

— Не понимаю этой преступницы, — сказал инспектор уже на отходе.

— Вероятно, бездетная.

— Взяла бы сиротку…

— А как зовут девочку?

— Иринка.

Совпадение, модное имя. Ничего не значащее совпадение.

И всё-таки его желудок сдавило медленной и тихой болью. Да нет, перешло и на сердце.

Из дневника следователя.

Меня поражает языковая свобода Иринки. Если у неё нет мысли, то уж нет. Но если мысль появилась — главным образом, в форме вопроса, — то она её выразит легко и просто, ибо для неё мысль важнее, чем все правила языка.