Таким вдохновенным своего мужа Аня не видела уже давно, может, вообще со дня их свадьбы. Она даже почувствовала некоторое бабье беспокойство, что ее и удивило, и насмешило одновременно.

– А ты вспомни рыцаря бедного, – сказала Аня, постукивая ногтем по медным доспехам самовара. – Он полюбил Деву Марию совершенно земной, плотской любовью, как женщину из плоти и крови. Тут вообще все наоборот, будто в пику кому-то… Богу не молился, знать ничего не хотел, кроме своей любви, страсти…

Теплая душистая волна пробежала по трапезной из кухни. Это Акулина пришла на какие-то важные для нее слова и застыла в дверях, взволнованно теребя передник.

– Когда же ему уже были открыты врата преисподней, что произошло?

– Что?! – почти вскрикнула Акулина, выдавая свое тихое присутствие.

Отец Макарий взглянул на нее строго, но недостаточно строго, чтобы стряпуха ушла.

– Откуда ты взяла этого рыцаря? – спросил Корнилов.

Монахи тоже смотрели на Аню вопросительно, а уж Акулина просто превратилась в одушевленное вопрошание.

– Как откуда? Из Пушкина, – ответила Аня всем сразу. – «Жил на свете рыцарь бедный, молчаливый и простой. С виду сумрачный и бледный, духом смелый и прямой…»

Ей показалось, что все как-то облегченно вздохнули. Только Акулина нервно подергивала передник, точно он был не на ней, а на Ане.

– Что же произошло-то с рыцарем?! – не выдержала стряпуха.

– Рыцарь тебе больше не поможет, – пробасил отец Макарий, но не строго. – С утра епитимия будет тебе новая, всяким благородным рыцарям несподручная.

– Сатана уже хотел прибрать рыцаря к себе, – торопливо заговорила Аня Акулине через стол, боясь, что ту вот-вот прогонят, – но Пречистая Дева заступилась за него, «и впустила в царство вечно паладина своего».

Стряпуха просияла, дождавшись счастливого конца этой истории, который, видимо, соответствовал каким-то ее тайным мыслям, представлениям об устройстве мира, и, ободренная, побежала опять к своим плошкам и кастрюлям.

– Вот вам пример наивной народной веры, – сказал отец Макарий, указывая в сторону кухни кончиком своей густой, слегка посеребренной бороды. – Тут тебе и остров Буян на реке Иордан, и «Велесова книга», и Четьи-Минеи в одном переплете…

– Отец Макарий, вы уж не наказывайте ее слишком строго, – попросил Корнилов.

– Наказанием можно пробудить в человеке жалость к самому себе, чувство, недостойное верующего, – ответил игумен.

– Неужели жалость к себе грех? – изумилась Аня.

– До греха недалеко, потому как до гордыни остается всего ничего, – отец Макарий сделал медленный, почти торжественный кивок головой. – Будучи студентом духовной семинарии, я посмотрел фильм «Зеркало»…

– Андрея Тарковского? – уточнила Аня.

– Его. Многое мне в кинокартине понравилось, – игумен точно читал написанное кому-то письмо, – некоторые детали запомнились, а что-то запало в душу. Но в целом эту работу Тарковского я не принимаю.

Аня чуть не подпрыгнула на скамье, обвела взглядом присутствующих в поиске сходных эмоций, но, кроме нее, речь игумена никого не затронула так сильно. Только одна Аня безоговорочно принимала всего Андрея Тарковского, преклонялась перед ним, хотя и не все в нем до конца понимая.