Опамятовался и,
перевернув сани на полозья, согревая лошадей, пустил их наметом. В улицу
влетел, как в атаке, - в первые же раскрытые ворота направил лошадей, не
замедляя бега.
Хозяин попался радушный. К лошадям послал сына, а сам помог Григорию
раздеться и тоном, не допускавшим никаких возражений, приказал жене:
- Затопляй печь!
Григорий отлежался на печи, в хозяйских штанах, пока высушилась одежда;
повечеряв постными щами, лег спать.
Выехал он ни свет ни заря. Лежал впереди путь в сто тридцать пять
верст, и дорога была каждая минута. Грозила степная весенняя распутица; в
каждом ярке и каждой балке - шумные потоки снеговой воды.
Черная оголенная дорога резала лошадей. По заморозку-утреннику дотянул
до тавричанского участка, лежавшего в четырех верстах от дороги, и стал на
развилке. Дымились потные лошади, позади лежал сверкающий на земле след
полозьев. Григорий бросил в участке сани, подвязал лошадям хвосты, поехал
верхом, ведя вторую лошадь в поводу. Утром в вербное воскресенье добрался
до Ягодного.
Старый пан выслушал подробный рассказ о дороге, пошел глянуть на
лошадей. Сашка водил их по двору, сердито поглядывая на их глубоко
ввалившиеся бока.
- Как лошади? - спросил пан, подходя.
- Само собой понятно, - буркнул Сашка, не останавливаясь, сотрясая
седую прозелень круглой бороды.
- Не перегнал?
- Нету. Гнедой грудь потер хомутом. Пустяковина.
- Отдыхай. - Пан повел рукою в сторону дожидавшегося Григория.
Тот пошел в людскую, но отдохнуть пришлось только ночь. На следующий
день утром пришел Вениамин в новой сатиновой голубой рубахе, в жирке
всегдашней улыбки.
- Григорий, к пану. Сейчас же!
Генерал шлепал по залу в валеных туфлях. Григорий раз кашлянул,
переминаясь с ноги на ногу у дверей зала, в другой - пан поднял голову.
- Тебе чего?
- Вениамин покликал.
- Ах да. Иди седлай жеребца и Крепыша. Скажи, чтоб Лукерья не выносила
собакам. На охоту!
Григорий повернулся идти. Пан вернул его окликом:
- Слышишь? Поедешь со мной.
Аксинья сунула в карман Григорьева полушубка пресную пышку,
пришептывая:
- Поисть не даст, вражина!.. Мордуют его черти. Ты б, Гриша, хучь шарф
повязал.
Григорий подвел к палисаднику оседланных лошадей, свистом созвал собак.
Пан вышел в поддевке синего сукна, подпоясанной наборным ремнем. За плечом
висела никелевая с пробковыми стенками фляга; свисая с руки, гадюкой
волочился позади витой арапник.
Держа поводья, Григорий наблюдал за стариком и удивился легкости, с
какой тот метнул на седло свое костистое старое тело.
- За мной держи, - коротко приказал генерал, рукой в перчатке ласково
разбирая поводья.
Под Григорием взыграл и пошел боком, по-кочетиному неся голову,
четырехлеток жеребец. Он был не кован на задние и, попадая на гладкий
ледок, оскользался, приседая, наддавал на все ноги. |