|
В четыре приема вошло в сердце зубчато-острое... Четыре расплывшихся слова на бумажке: "Живи одна. Мелехов Григорий". Торопясь, словно не надеясь на свои силы, она ушла со двора, легла на кровать. Лукинична на ночь затапливала печь, чтоб пораньше отстряпаться и ко времени выпечь куличи. - Наташка, иди пособи мне! - звала она дочь. - Голова болит, маманя. Я чудок полежу. Лукинична высунулась в дверь: - Ты бы рассольцу? А? Доразу очунеешься. Наталья сухим языком коснулась холодных губ, промолчала. До вечера лежала она, с головой укрывшись теплым пуховым платком. Легкий озноб сотрясал ее согнутое калачиком тело. Мирон Григорьевич с дедом Гришакой уже собрались идти в церковь, когда она встала и вышла на кухню. На висках ее, у гладко причесанных черных волос, глянцевител пот, масленой нездоровой поволокой подернулись глаза. Мирон Григорьевич, застегивая на ширинке широких шаровар длинный ряд пуговиц, скосился на дочь. - Приспичило тебя, дочушка, хворать. Пойдем к светлой заутрене. - Идите, я посля приду. - К шапошному разбору? - Нет, я вот оденусь... Мне одеться, и я пойду. Казаки ушли. В курене остались Лукинична и Наталья. Вялая, она переходила от сундука к кровати, невидящими глазами оглядывала взвороченный в сундуке ворох нарядов, мучительно что-то обдумывала, шепча губами. Лукинична подумала, что Наталья колеблется в выборе наряда, и с материнским великодушием предложила: - Надевай, милая, мою синюю юбку. Она тебе теперича как раз будет. К пасхе Наталье не шили обновы, и Лукинична, вспомнив, как дочь, еще в девках, любила по праздникам надевать ее синюю, узкую в подоле юбку, сама навязалась со своим добром, думая, что Наталья загоревалась над выбором. - Наденешь, что ль? Я достану. - Нет. Я в этой пойду. - Наталья бережно вытащила свою зеленую юбку и вдруг вспомнила, что в этой юбке была она, когда Григорий женихом приезжал ее проведать, под прохладным навесом сарая в первый раз пристыдил ее летучим поцелуем, и затряслась в приступившем рыдании, грудью навалилась на поднятую ребром крышку сундука. - Наталья! Ты чего?.. - Мать всплеснула руками. Наталья задушила просившийся наружу крик; осилив себя, засмеялась скрипучим деревянным смехом. - Чтой-то нашло на меня... ноне. - Ох, Наташка, примечаю я... - И чего вы, маманя, примечаете? - с неожиданной злобой крикнула Наталья, комкая в пальцах зеленую юбку. - Не сдобруешь ты, гляжу... замуж надо. - Будя!.. Побыла!.. Наталья пошла в свою горницу одеваться, вскоре снова пришла на кухню уже одетая, тонкая по-девичьи, иссиня-бледная, в прозрачной синеве невеселого румянца. - Иди одна, я ишо не управилась, - сказала мать. Сунув за обшлаг рукава утирку, Наталья вышла на крыльцо. От Дона нес ветер шорох плывущего льда и пресный живительный запах талой сырости. |
