|
- Станица, здорово! - Да никак ты, сват Александр? - Он самый. - Андреян! Андреян! Чертило вислоухий, не угадаешь? - Поклон от жены, эй, служба! - Спаси Христос. - А где тут Борис Белов? - В какой сотне был? - В четвертой, никак. - А откель он сам? - С Затона Вешенской станицы. - На что он тебе сдался? - ввязывался в летучий разговор третий. - Стал быть, нужен. Письмо везу. - Его, брат, надысь под Райбродами убили. - Да ну?.. - Ей-бо! На моих глазах. Под левую сиську пуля вдарила. - Кто тут из вас с Черной речки? - Нету, проезжай. Сотня вобрала хвост и строем стала посредине двора. Плотина загустела вернувшимися к купанию казаками. Немного погодя подошли только что приехавшие из маршевой сотни. Григорий присел рядом с братом. Глина на плотине тяжко пахла сырью. По краю зеленой травой зацветала густая вода. Григорий бил в рубцах и складках рубахи вшей, рассказывал: - Я, Петро, уморился душой. Я зараз будто недобитый какой... Будто под мельничными жерновами побывал, перемяли они меня и выплюнули. - Голос у него жалующийся, надтреснутый, и борозда (ее только что, с чувством внутреннего страха, заметил Петро) темнела, стекая наискось через лоб, незнакомая, пугающая какой-то переменой, отчужденностью. - Как оно? - спросил Петро, стягивая рубаху, обнажая белое тело с ровно надрезанной полосой загара на шее. - А вот видишь как, - заторопился Григорий, и голос окреп в злобе, - людей стравили, и не попадайся! Хуже бирюков стал народ. Злоба кругом. Мне зараз думается, ежели человека мне укусить - он бешеный сделается. - Тебе-то приходилось... убивать? - Приходилось!.. - почти крикнул Григорий и скомкал и кинул под ноги рубаху. Потом долго мял пальцами горло, словно пропихивал застрявшее слово, смотрел в сторону. - Говори, - приказал Петро, избегая и боясь встретиться с братом глазами. - Меня совесть убивает. Я под Лешнювом заколол одного пикой. Сгоряча... Иначе нельзя было... А зачем я энтого срубил? - Ну? - Вот и ну, срубил зря человека и хвораю через него, гада, душой. По ночам снится, сволочь. Аль я виноват? - Ты не обмялся ишо. Погоди, оно придет в чоку. - Ваша сотня - маршевая? - спросил Григорий. - Зачем? Нет, мы в Двадцать седьмом полку. - А я думал - нам подмога. - Нашу сотню к какой-то пехотной дивизии пристегивают, это мы ее догоняем, а с нами маршевая шла, молодых к вам пригнали. - Так. Ну, давай искупаемся. Григорий, торопясь, снял шаровары, отошел на гребень плотины, коричневый, сутуло-стройный, на взгляд Петра постаревший за время разлуки. Вытягивая руки, он головой вниз кинулся в воду; тяжелая зелень воды сомкнулась над ним и разошлась плеском. |
