– Гм… Вас поддержит то, что вы поспособствуете торжеству добра?

– Вот ещё, глупость какая, – возмутилась Морин и взмахнула букетом. – Пусть придёт ко мне, сам, как в старые времена.

– Я ему передам, – смиренно пообещал Киллиан.

Воцарилось долгое молчание. Никто не хотел заговаривать первым, потому что либо Киллиан должен был уступить и распрощаться, обещая привести Айвора к обиженной торговке, либо Морин – сдаться и рассказать, что знает, вперёд платы.

Киллиан тяжко вздохнул.

Морин крутанула колесо прялки.

Киллиан переступил с ноги на ногу.

Морин передёрнула плечами.

Киллиан уставился ей в глаза.

Морин фыркнула.

Киллиан взъерошил волосы пятернёй и застенчиво улыбнулся.

Морин зарделась и отвела взгляд.

– Ну, ладно… Так уж и быть. Тем более что мне тот негодяй тоже насолил, сил нет терпеть. Да, появился один чужак три дня назад. Ходил всё по лавкам да выспрашивал, не видели ли мы девицу красавицу, босую да в одной рубашке. Я у него перед носом дверь захлопнула, так он меня обложил, да ещё не по нашему. И тем же вечером гроза разыгралась, молнией ударило так, что флюгер расплавился. Кабы у меня под стрехой лавровая ветка не лежала – знать, и весь дом бы сгорел… Не иначе, как чужак наворожил. И был он высок, хром на левую ногу, одет в балахон какой то – не поймёшь, то ли женская рубаха, то ли кафтан до полу, а к поясу у него приторочен был махонький топорик. Топорище дубовое, а сам топор серебряный, обоюдоострый. Таким ни дров не наколешь, и в битве доспех не прорубишь. Такой топор – родня серпу золотому, – загадочно произнесла Морин. – А пахло от чужака дымом да речной тиной.

В наступившей тишине шелест колеса прялки слышался удивительно отчётливо. Киллиан с опозданием заметил, что ни кудели, ни спрядённой нити не было, как не было и ни одного товара на прилавке.

– Гхм… Благодарю вас за помощь, Морин. Вашу просьбу я Айвору передам и прослежу, чтоб он не отмахнулся от неё… насколько это в моих силах, конечно.

– Проследи, – благосклонно кивнула она. – Коли выйдет у тебя что – глядишь, и уважать начну.

– Это будет честью для меня, – заверил её Киллиан. – До встречи, мэм!

Морин только махнула рукой и села обратно к прялке. Уже стоя на пороге, Киллиан оглянулся и решился спросить:

– Простите мне любопытство, мэм… Но чем торгуют в вашей лавке?

В ответ на простой вопрос Морин рассмеялась – точно тележное колесо проскрипело.

– А о том тебе рано знать, Киллиан, сын Гэвина. Слишком юн и чист ещё. Ступай, пока я не передумала.

Киллиан вспомнил, что до сих пор не называл Морин своего имени – и выскочил из лавки, как пробка из бутылки с игристым вином. Несмотря на тёплую погодку и яркое майское солнышко, его бил озноб.

«Дорогой партнёр, не мог бы ты в следующий раз ссориться с менее опасными колдуньями? Это было бы так любезно с твоей стороны!»

Мысленно истекая сарказмом, Киллиан возвращался по шумным улицам – мимо скрипучих кэбов, напоминающих о голосе Морин, мимо жмущихся друг к другу домов с высокими окнами, обгоняя неторопливо совершающих моцион дам в пышных платьях и умопомрачительных шляпках, уступая дорогу посыльным и навязчивым лоточникам… Увязнув в невесёлых раздумьях, он едва не проскочил лавку МакКормака. Расплатившись за хлеб мелкой монеткой, Киллиан свернул в проулок и отправился домой короткой дорогой.

Айвор обнаружился прямо в саду, в ветвях старой яблони. Разумеется, недовольный и с книгой в руках.

– Она проснулась, – сообщил он с ходу. – Вилья. И я ей не понравился.

– Ты её обидел? – забеспокоился Киллиан.

– Ещё чего, – фыркнул Айвор и спрыгнул с дерева.