— Давай вместе помолимся, — предложил Каспер.

Из зеркала заднего вида на него пристально смотрели желтые глаза. Со страхом. Молодые люди начинают распадаться на части, когда оказываются в безвыходном положении.

— Женщина. Которую ты заставил выйти на улицу. Они видела, как я сдавал сюда задним ходом.

— Хотя бы минуту, — настаивал Каспер.

Он откинулся назад. Помолился. В молчании. Синхронно с биением сердца. Господи, сжалься надо мной.

Он почувствовал полное изнеможение. Страх за ребенка. Голод. Алкоголь. Кофеин. Боль от падения. Необходимость сложить оружие. Унижение. Тебе сорок два года, и тебя разыскивают, а ты мечешься неприкаянный по улицам. И ощутил противоестественное утешение молитвы.

Костяшки пальцев застучали по стеклу машины. Франц Фибер застыл. Каспер нажал на кнопку, окно опустилось.

Это была женщина за шестьдесят, волосы ее были собраны во французскую косу. Было слишком темно, чтобы понять, во что она одета, но даже если бы она была одета в рубище, то все равно была бы похожа на аристократку.

— Мне кажется, я не заказывала такси.

— Тот день, когда вам понадобится такси, может прийти, — отозвался Каспер.

Она улыбнулась. У нее были великолепные губы. Казалось, что они тренировались в улыбках и поцелуях в течение шестидесяти лет и достигли в этом совершенства.

— А вы обещаете, что тогда окажетесь здесь?

Свет фар упал на столбики у въезда. Надеяться было не на что.

— Я пытаюсь спасти ребенка, — объяснил он. — У меня нет времени вдаваться в подробности. По недоразумению я нахожусь в розыске.

Она внимательно посмотрела ему в глаза. Словно глазной врач, который осматривает пациента на предмет косоглазия. Потом неожиданно выпрямилась. Повернулась. Пошла навстречу полицейским.

Двигалась она как прима-балерина, величественно, с высоко поднятой головой. Она подошла к столбикам. Встала так, чтобы заслонить подъезд и то, что было позади нее. Что-то сказала. Грациозно отдала приказ. Повернулась.

Полицейские пересекли Странвайен, не оглядываясь. Франц Фибер съежился за рулем.

Каспер высунулся из окна.

— Когда я выполню мою миссию. И отсижу свой испанский срок. Тогда я вернусь. И приглашу вас на ужин.

— А что я скажу своему мужу?

— А мы не можем сохранить это в тайне?

Она покачала головой.

— Искренность — важнее всего. Серебряная свадьба была десять лет назад. Мы делаем ставку на золото.

Двое полицейских все еще стояли на тротуаре. Выезжать пока было нельзя.

— Такой великодушный человек, как вы, — продолжал Каспер, — знает своих соседей. В том числе и Лоне Борфельдт из дома напротив.

— Двадцать лет, — ответила она. — Еще с тех пор, когда она не была знаменитой. И не переехала сюда.

— Она принимала всех моих четырех мальчиков, — продолжал он. — Мы с женой часто спрашиваем себя: что движет ею? Я имею в виду роды? Почему она хочет принимать в этом участие две тысячи раз?

Она прикусила губу.

— Деньги, наверное, — ответила она. — И недоношенные дети. Они ее особенно интересуют.

Полицейские сели в машину и поехали дальше, Франц Фибер включил зажигание. Путь был свободен.

— А автограф? — спросила она.

Он порылся в карманах, без половинки ваучера ему не обойтись, с лотерейным билетом тоже расставаться не стоит, он оторвал кусок кармана. Авторучка прекрасно писала на ткани.

— Я поставлю подпись на своем шелковом белье, — сказал он.

— Я буду его носить прямо на теле.

«Ягуар» рванул с места.