Ответа не последовало. В тишине он услышал, как на скрипке играет Исаак Штерн. Нежное — очень нежно. Жесткое — очень жестко. Техника без всякого напряжения. И печаль на грани невыносимого.

Рядом с ним кто-то стоял, это оказалась девушка. Она положила перед ним листок бумаги. Он был чистый.

— Песня, — попросила она, — стихи. Запиши их.

4

«Конюшни и ателье Дарфа Блюноу» занимали четыре здания, стоящих по периметру большого двора: административное здание с тремя маленькими офисами, двумя раздевалками и спортзалом. Восьмиугольный тренировочный манеж. Низкий манеж, за которым располагались конюшни, площадки для прогулок и тренировки на корде. Здание с цехами, швейной мастерской и складом на чердаке.

Бетонный двор покрывал тонкий слой тихой чистой дождевой воды. Каспер остановился в воротах. Выглянуло солнце, на мгновение стих ветер. Поверхность воды застыла зеркалом. У края зеркала стояла черная «вольво».

Он вышел на середину двора и остановился по щиколотку в воде. Ботинки и носки впитывали воду как губка. Все равно что брести по фьорду у гавани Рёрвиг, напротив циркового шатра, первого мая.

Дверь машины открылась, и девочка засеменила вдоль стены дома. Она была в темных очках. За ней — светловолосая женщина. Подойдя к зданию, он открыл им дверь.

Он вышел на манеж, на рояле горела маленькая лампа. Он зажег верхний свет.

В помещении находился четвертый человек — мужчина. Должно быть, его впустил Даффи. Мужчина сидел в шестом ряду, заслоняя собой запасной выход, — пожарным бы это не понравилось. К одному его уху было что-то прикреплено, освещение не позволяло разглядеть — возможно, слуховой аппарат.

Каспер раскрыл складной стул, взял женщину под руку и отвел ее к краю манежа.

— Я должна быть рядом с ней, — сказала она.

Он улыбнулся ей, ребенку, мужчине у запасного выхода.

— Вы будете сидеть здесь, — сказал он спокойно. — Иначе уходите.

На мгновение она замерла. Потом села.

— Меня похитили, — проговорила девочка.

Она стояла вплотную к роялю. Лицо ее было бледным. Тема приобрела тональность, похожую на тональность фуги, — ритмичную, словно шаг гуанако, убаюкивающую, словно колыбельная.

— Я увезу тебя, — сказал он.

— Тогда они что-нибудь сделают с моей мамой.

— У тебя нет мамы.

Казалось, что голос его принадлежал другому человеку.

— Ты просто не знал этого, — ответила она.

— Что, она тоже у них?

— Они могут найти ее. Они всех могут найти.

— А полиция?

Она покачала головой. Женщина выпрямилась. Маленький проигрыватель, который он использовал для утренних тренировок, стоял на рояле. Он выбрал диск, повернул проигрыватель так, чтобы мужчина и женщина оказались на одной оси с ним. Потом отвел девочку в звуковую тень и встал перед ней на колени. За его спиной Рихтер брал первые аккорды так, как будто взялся мостить рояль.

— Как ты заставила их привезти тебя сюда?

— Иначе я бы не сделала то, о чем они просили.

— Что именно?

Ее правая рука, невидимая зрителям, поймала его левую. Он почувствовал в ладони комочек плотно сложенной бумаги.

— Найди мою маму. И приходите вдвоем за мной.

Музыка затихла.

— Ложись, — сказал он. — В тех местах, где касаются мои пальцы, будет больно. Ты должна прочувствовать боль и прислушаться к ней. Тогда она пройдет.

Звук возник снова. Рихтер играл так, словно хотел продавить клавиши сквозь железную раму рояля. Женщина и мужчина встали.

— Где они тебя держат, — спросил он, — где ты ночуешь?

— Не спрашивай больше ни о чем.