Когда она вошла, мир вокруг поблек. Если бы я был кинорежиссером, я снял бы ее появление в рапиде. Светлые волосы, забранные в пучок. Ямочка, появляющаяся на правой щеке, когда смеется. Надменная пластика медленных движений. Она была не из этого мира. Увидев ее впервые, я поверил в Бога.

Она пришла в компании таких же, как она, мажоров – дорогие шмотки, гладкие лица с хорошо отрепетированной печатью скуки и пресыщенности. Позже она рассказала, что они устроили «экстрим-серфинг» по отдаленным клубам города, решив провести одну ночь в злачных заведениях спальных районов вместо привычных пафосных клубов центра.

На окружившие их враждебность и отчуждение они реагировали натужным весельем. Усевшись за столиком в центре, компания с ходу опустила официанта, размазав его по полу вопросами и шутками по поводу коктейлей. Они принялись хихикать, поднимать брови, рассматривая обстановку «Орбиты» и людей вокруг, словно перед ними были экспонаты зверинца. А потом взялись за музыку. Маша встала из-за стола и через весь зал направилась к моей рубке.

Я не мог отвести от нее взгляда. Она шла, освещая собой все вокруг, и была прекрасна, как Кайли Миноуг в Confide in me, и желанна, как Лиз Энтони в депешмодовском I feel you.

– Привет, ди.

Я не сразу въехал, что «ди» – сокращение от ­«диджей». Она с тех пор так и называла меня – Ди. Денис – когда злилась, Орлов – когда прикалывалась, но чаще всего – Ди, почти все время.

– У тебя есть Фаррел? Ну, последняя его вещичка. – Маша нахмурила брови, словно вспоминая.

Терпеть не могу, когда треки называют вещич­ками.

– Beautyfull? Со Снупом?

Она удивилась ответу. По ее разумению, в клубах типа «Орбиты» могут слушать только «Блестящих» и «Виагру».

– Да. Поставь-ка ее.

– Я не ставлю на заказ.

– А я тебе заплачу. Я богатая девочка.

Я готов был сделать все, что она попросит. Прыгнуть в небо и откусить кусок луны. Пройтись голым в час пик по центру города. Но вдруг разозлился. Она появилась, принеся с собой дыхание другой жизни, чтобы подразнить меня, потянуть за собой, а через час – исчезнуть навсегда, оставшись в памяти дымкой нереализованной мечты.

– Нет, богатая девочка. Иди к себе в «Черч» или где вы там сидите и там командуй, ладно?

– Хам, – отрезала Маша и, смерив меня фирменным, как я понял позже, «опускающим» взглядом, вернулась к своему столику. Несколько коротких фраз, сумочка в руках, взгляды компании в мою сторону – и вот они поднимаются, а Маша бросает на стол несколько купюр за только что принесенные коктейли, к которым никто из них даже не прикоснуля.

Гнев – лучшее топливо для креатива. Я ощутил приход по легкому дрожанию пальцев и, глядя в спину Маше, потянулся к пульту.

И уже на выходе на их компанию обрушился разом из всех колонок тяжеленный рифф – за основу трека я взял сэмпл из Whole Lotta Love, древней вещицы великих Led Zeppelin. Клуб вздрогнул. А когда я дал бит, от которого у всех присутствующих заложило уши и захотелось сглотнуть, словно при наборе высоты в самолете, Маша повернулась. Я не мог разглядеть ее лица, но чувствовал, что она смотрит на меня.

В этот вечер я дал мастер-класс. От моих скретчей кожа на руках танцующих покрывалась пупырышками. Дробь драм-машины меняла ритм их сердец. Я творил невозможное, смешивая, подобно средневековому алхимику, в одной колбе наивность шестидесятых, гениальность семидесятых, аляповатость восьмидесятых, цинизм девяностых и прагматизм нового тысячелетия.