Неферкер, раздав задания в одном классе, прошаркал во второй. Мериптах поглубже просунул голову внутрь. Лица приятелей, увидевших его, просияли. Один за другим, осторожно, оглядываясь в сторону дверного проёма, они подползали к нему со своими дощечками. Самое простое задание было у Бехезти. Старик Неферкер, как опытный педагог, каждого ученика мучил с учётом его способностей. От длинного, туповатого Бехезти он добивался только одного, чтобы тот толком запомнил простой счётный ряд. Как обозначается единица, десяток и сотня, сын повара усвоил, а дальше пойти был не в силах. Мериптах взял из его пальцев заострённую палочку и быстро начертал цветок лотоса — тысяча, поднятый кверху указательный палец — десять тысяч, лягушка — сто тысяч. Как обозначить миллион он тоже знал — человек, сидящий на одном колене с воздетыми к небу руками, — но не успел. Послышались учительские шаги, сын повара скользнул на своё место. Княжеский сын присел за окошком. Ещё ноги не успели устать, как он услышал сердитый голос старика:

   — Мериптах!

Встав во весь рост, мальчик увидел, что учитель стоит подле согнувшегося от страха Бехезти и смотрит в его записи.

Но, против ожиданий, наказания ни для одного, ни для другого нарушителя не последовало. Неферкер вышел наружу из класса, взял Мериптаха за плечо, поглядел на него внимательно и показал своей учительской палкой в дальний угол храмового двора:

   — Ты знаешь, где находится святилище Ра?

Мальчик кивнул.

   — Иди туда. Тебя там ждут.

Мериптах хотел было сказать, что почтенный учитель сам строго-настрого запрещал своим ученикам появляться там, дабы не потревожить тишину и покой священного места, но не успел, ибо Неферкер повторил своё приказание:

— Иди, Мериптах.

Два десятка водоносов в самую жаркую часть дня увлажняли храмовый двор, проливая на пыльной глине влажные тропинки. По одной из них и отправился княжеский сын. Мимо конусообразных, похожих на побелённые термитники амбаров, мимо каменотёсных мастерских, мимо загона для жертвенных коров. Наконец влажная тропа кончилась. Впереди была раскалённая площадь локтей сто в ширину, а за нею поднимался стеною густой сад, в котором преобладали акация и тис. Мериптах оглянулся, никого не увидел, никого не было видно и впереди. Такое впечатление, что он никому-никому на этом свете не интересен и не нужен. Мальчику было странно это ощущение, ведь только что ему было ясно сказано, что его ждут. Он вдруг удивился тому, что не спросил учителя, а кто его ждёт. И правда, кто?

Себек?!

Нет, крокодил живёт в реке и время его силы — ночь.

Может, вернуться?

Спрашивая себя об этом, он отлично понимал, что это невозможно.

Мальчик двинулся в сторону сада. Ступая медленно, несмотря на то что песок жёг подошвы и, казалось, что каждый следующий шаг вынести уже будет нельзя.

Только в самом конце Мериптах чуть убыстрил шаг, просто, чтобы не закричать от боли. И вот уже тень. Кожу царапают сухие листья, в ноздри проникает запах влаги — это от бассейна, лежащего там, в глубине, за шершавыми стволами деревьев. Но идти туда не хочется. Хочется стоять неподвижно, хочется, чтобы не заметили. Чтобы перестали ждать. Всё утро он куда-то мчался, спешил, даже неподвижно стоя на балконе у матушки, он был внутри себя быстр и нетерпелив, а теперь всё его счастье — эта бесшумная неподвижность и тонкий запах невидимой влаги. Он не пойдёт вперёд.

Почему он так решил, Мериптах не знал, и если бы спросили, чего он боится, не смог бы ответить. Но то, что не сдвинется с места, решил твёрдо. И в этот же миг увидел, как впереди, заметно выше его головы, отодвигается ветвь акации и появляется там, вверху, заляпанная тенями огромная бритая голова с невероятным, грубо расплющенным носом.