|
И он звал к себе Нахта, если тот не был занят опекой Мериптаха, и издевался над его знахарской беспомощностью, и обещал скормить крокодилам, то есть оставить без загробной жизни, забывая, что по поверьям той страны, откуда прибыл лекарь, не эта казнь считается самой страшной. Он звал массажистов и уединялся с ними на недолгое время, но счастья не обретал, несмотря на все их усилия. Он требовал подать себе вина, но любые вина, и сладкие, и терпкие, и освежающе-кисловатые, одинаково горчили.
Несколько раз с непонятными намерениями он забредал на половину супруги, но не затевал ни скандала, ни дружеской беседы и уходил взбешённый, всякий раз видя загадочную красавицу Аа-мес в беззаботном расположении духа, под опекой своих парикмахерш и в окружении обнажённых флейтисток. Эти молоденькие негодяйки осторожно перешёптывались за спиной раздражённого хозяина, выражая удивление — неужели же их божественная госпожа способна вызывать хоть какое-то неудовольствие? Некоторые доходили в своей смелости даже до намёков на то, что господин их не совсем в себе.
Утром четвёртого дня, уже и в самом деле сходя с ума от нетерпения, он выслушал доклады Тнефахта, начальника стражи. Обойдя по периметру территорию, на которой закрылся от мира на дни всенародного празднества, он вдруг обнаружил, что ему опять нечего делать. Оставалось последнее — сесть и написать вопрошающее послание брату. Он уже не думал, что унизит себя этим. Для него важнее было разрубить удушающий душу узел. Перед тем как открыть чернильницу, князь решил проверить, чем занят мальчик.
Мериптах и Ти сидели на балконе, выходящем к западной стене, под надзором главного дворцового парикмахера и бессонного конвоя. Пожираемый своей подозрительностью, князь прокрался на цыпочках по прохладному коридору и, застыв у проёма, ведущего на балкон, прислушался, почти припав ухом к занавеси. Он услыхал мерное гудение медлительных мух, ленивое, редкое похлопывание мухобойки парикмахера, а сквозь эти привычные слухи текучую, вкрадчивую речь однорукого учителя.
— Это было время, когда Ра только готовился к тому, чтобы отправиться в путешествие по небесам и по Царству Мёртвых в Ладье Вечности. Мы уже близки к тому, чтобы приступить к этому рассказу, но сначала ты ещё должен узнать о том, как богиня Маат создала времена года, разделив год на три равных части: время Разлива, время Всходов и время Урожая. Затем каждое время года было разбито на месяцы, а месяцы на сутки, по тридцать суток в каждом месяце. Каждые сутки поделили поровну дневное и ночное светило. Солнечный год, таким образом, был равен лунному. Маат назначила Луну заведовать этим порядком, но та не справилась с этим нехитрым делом.
— Знаю, знаю, — раздался голос Мериптаха. — Бог хитрости и мудрости Тот обманул её с помощью всего лишь одной партии в шашки. Он выиграл у неё пять дней и добавил к солнечному году, поэтому они зовутся днями Тота и на них не распространяется проклятие Ра, в эти дни мы празднуем Новый год. Хочешь, я расскажу тебе, как это произошло?
Кривясь от нестерпимого отвращения, Бакенсети вышел на балкон из своей засады. Он всегда с глубочайшим презрением относился ко всем этим сказкам из жизни суетливых, непоследовательных, коварных египетских божков. Он не запрещал сыну интересоваться ими только потому, что знал — через самое короткое время тот отправится в Аварис, где узнает настоящую науку, не имеющую ничего общего с теми глупостями, которым старые дураки и однорукие уроды учат туповатую мемфисскую молодёжь в «Доме жизни». Сейчас же обычное безразличие к египетскому образованию оставило князя. Виною тому было одно место в услышанном рассказе. А именно то, где указывалось на наивность Луны, не способной противостоять хитрости бога-павиана. Он выскочил на балкон и почти крикнул:
— Какая чушь, как можно с помощью шашек изменить мировой порядок!
Никто конечно же и не пробовал ему возражать. |