Пентакоста поежилась — и в большей степени от боли в плечах, чем от чудовищности задаваемых ей вопросов.

— А если дело затянется и я останусь тут на зимовку? Мне ведь придется в этом случае донашивать плод. Что тогда будет?

— Мы оставим ребенка в лесу, — сказал сердито Дилингр. — Не морочь мне голову и не заставляй зря тратить время. Тут мой дом, а ты моя пленница — и не должна со мной спорить. Я и так слишком мягок с тобой, пора с этим покончить. Согласишься ты или нет, я сделаю то, что хочу. Но для тебя же будет лучше, если согласишься.

— Ты прикоснешься к замужней женщине?! — вскричала она, тщетно пытаясь высвободиться из его хватки.

— А так ли это? — прищурился, ухмыляясь, датчанин. — Ты ведь сказала, что укрывалась в пещере, испугавшись сражения. Твой муж, скорее всего, пал в этой битве. Как и твой отец. Кто в таком случае предъявит права на тебя, если их умертвили? — Он свободной рукой толкнул к ней тарелку. — Ешь. Женщина не должна походить на палку.

Она механически принялась за еду, обдумывая свое положение. Заговор явно не действовал, но… возможно, он просто еще не набрал силу. Возможно, этот грубый дикарь к утру станет кротким. Не то чтобы ей улыбалось иметь такого поклонника, но надо ведь как-то устраиваться, пока отец не приедет с выкупом.

Дилингр склонил голову набок. Он принял решение, но продолжил игру, поскольку она его забавляла.

— Я вижу, ты очень строптива. Зачем твоему мужу платить за тебя? Чтобы опять жить в вечных спорах? Ты ведь, наверное, и отца своего не очень-то почитаешь? Какая им радость в тебе, ведь они должны понимать, что твое целомудрие тут непременно пострадает?

— Я дочь герцога Пола Лоррарского, а мой муж — герефа крепости Лиосан, — с твердостью в голосе произнесла Пентакоста. — Они знают мне цену.

— Знают? — Он сделал вид, что весьма изумлен. — И какова же она? Ты что, целиком сделана из драгоценных камней или рожаешь мужу только героев?

Она выпрямилась, несмотря на тяжесть его руки.

— Ты слишком невежествен, чтобы понять, за что у нас ценят женщин.

Дилингр, поглаживая ее косу, лениво сказал:

— Ценность женщины в детях. Скажи мне, сколько их у тебя? Живых, а не мертвых.

Она покраснела: удар попал в цель, но постаралась скрыть замешательство, превратив свое поражение в плацдарм для ответной атаки.

— Зачем тебе знать? Чтобы ты или какой-нибудь злодей вроде тебя их похитил?

Внимательно взглянув на нее, он произнес:

— Не забывай, где находишься.

— В Дании, — был ответ. — В стране отпетых мошенников, живущих, как псы, в каких-то конурах.

Собственно говоря, она не видела большой разницы между крепостью Лиосан и датской деревней, но была слишком задета.

Дилингр, напротив, являл собой образец добродушия.

— Нет, в тебе все-таки слишком много строптивости, — заметил почта сочувственно он и вдруг, потянувшись, ущипнул ее за сосок. — Ба, да тут не за что и подержаться!

— Как ты смеешь, наглец?!

Не помня себя от ярости, Пентакоста сбросила ненавистную руку. Миг — и она была уже на ногах, но Дилингр крепко ухватил ее за запястье.

— Я сделаю с тобой все, что пожелаю. А ты будешь повиноваться мне, причем с благодарностью, иначе я выбью все твои зубы. А теперь ешь! — Он схватил чашу с медом и ткнул ей в лицо: — И пей!

Пентакоста одним резким движением оттолкнула сосуд от себя — и мед потек ей на блузу. Взвизгнув в бешенстве, она попыталась отклониться от вязкой струи и едва не упала.