И он отступил на шаг, пропуская Пекку в двери каравана.

Когда они со станции направились к дому, где жили у ее сестры, солнце еще стояло высоко на юго-западе. В разгар лета оно опускалось за горизонт поздно вечером, зато очень быстро. И тут же на небо высыпали звезды и сияли всю ночь напролет до самого утра, заливая мир жемчужным светом. Сколько куусаманских поэтов посвятили свои стихи этим «белым ночам» в Каяни!

Но на Пекку природа действовала вовсе не поэтически. «Белые ночи» означали для нее лишнюю головную боль: ее шестилетнего сына Уто и так-то было непросто уложить спать вовремя, а когда днем и ночью в доме светло, это становилось непосильной задачей.

Элимаки вывела сорванца навстречу родителям. На ее лице читалось столь явная радость освобождения от тирана, что Лейно улыбнулся. Он заранее знал первую фразу своей золовки и успел опередить ее:

— Дом пока стоит! Цел — и отлично!

Элимаки картинно подняла глаза к небесам:

— На сей раз мне не пришлось запирать его в упокойник, — объявила она, словно призывала всех восхититься ее долготерпением. — Он для этого сделал все, что мог, но я не стала.

— И мы тебе за это очень благодарны! — воскликнула Пекка, одарив сына таким сияющим взглядом, словно он отразился от посеребренного драконьего брюха.

— Это вы благодарны, а не я! — возразил Уто. — Мне давно интересно: как там, внутри?

— Тетушка Элимаки держит свой последний упокойник свободным по той же причине, что и мы, — объяснил сыну Лейно. — Сей магический шкаф предназначен для того, чтобы сохранять в нем в целости и сохранности свежую пищу, а не маленьких мальчиков.

— А ты у нас и так в целости и сохранности! — добавила Пекка, и Уто как бы в подтверждение ее слов показал ей розовый блестящий язык.

Лейно легонько шлепнул сына по попке, скорее для того, чтобы привлечь его внимание, а не наказать. Элимаки вновь закатила глаза:

— И вот так весь день напролет!

— А теперь мы забираем его! Домой! — возвестила Пекка, и сын радостно заскакал лягушкой по крыльцу — вверх и вниз. Мать наблюдала за ним с тоской, заранее предчувствуя боль разбитых коленок. Наконец она задумчиво произнесла: — С некоторыми результатами соединения магических сил никакая магия не справится!

Лейно на минуту задумался и обреченно кивнул.

В прежние времена Корнелю гордо дефилировал по улицам Тырговиште в полной форме — мундир и юбка последнего образца, накрахмаленные и идеально выглаженные. Тогда он был горд и счастлив оттого, что каждый, кто глядел на него, видел: вот идет офицер королевского подводного флота!

И теперь, попав в оккупационную зону, из уважения к родному городу он тоже постарался одеться поприличнее: овчинный жилет мехом наружу, надетый на безрукавку, да старый килт, давно потерявший форму и цвет. Теперь он был похож на спустившегося в долину в поисках счастья горца. Полноту картины дополняла трехдневная рыжая щетина. Первый же встреченный им альгарвейский солдат бросил ему мелкую монетку:

— Держи, бедолага! Выпей кружечку за мое здоровье!

Судя по акценту, он был из северян, чей язык близок по диалекту сибианскому, но настоящий спустившийся с гор овчар не должен был его понять. С другой стороны, серебряная монетка говорила сама за себя, и Корнелю, склонив голову, пробурчал:

— Моя благодарит…

Солдат короля Мезенцио рассмеялся, понимающе покивал и пошел дальше по своим делам, ступая по улице Тырговиште спокойно и уверенно, как по родному городу.

Корнелю мгновенно возненавидел этого наглого воителя за его участие и явно выказанную симпатию. Возненавидел именно за участие и явно выказанную симпатию.