И если часть захваченных земель наших до сих пор бьется в лапах врага, это лишь усиливает нашу доблесть и ненависть к захватчикам для решающего и окончательного удара. Альгарвейцы, да поглотят их силы преисподние, застигли нас врасплох. Настала пора Ункерланта ответить проклятым рыжеголовым мерой за меру и сверх того!»
Гаривальд приподнял бровь: а он-то думал, что это конунг Свеммель готовится пойти войной на Альгарве! Тем временем правитель, отхлебнув из хрустального кубка воды или белого вина, продолжил:
«Наше королевство выступает на битву не на жизнь, а на смерть с омерзительным и вероломным противником. Наши воины героически сражаются против численно превосходящего и лучше вооруженного противника, чья военная мощь усилена бегемотами и драконами. Основные военные силы Ункерланта, все его тысячи бегемотов и драконов уже брошены в бой. И доблестной армии нашей в подмогу весь наш народ, как один, должен подняться на защиту королевства!
Враг жесток и беспощаден. Он желает захватить нашу землю, наши нивы, наши становые жилы и киноварь. Он намерен созвать подлых изгнанников и предателей — прихвостней узурпатора Киота — и их сопоспешествованием низринуть народ Ункерланта во тьму рабства, сделав смердами альгарвейских принцев да виконтов.
В наших рядах не должно быть места слюнтяям и трусам, дезертирам и паникерам. Велик наш народ и не ведает страха и потому будет самоотверженно сражаться за свой Ункерлант. Всё — на службу армии! Мы будем биться денно и нощно за каждую пядь нашей земли и отдадим свою кровь до капли за наши города и села. С земель, откуда наши доблестные войска будут вынуждены временно отступить, необходимо вывести все караваны, а становые жилы да будут взорваны. Врагу не оставим ни крошки хлеба, ни фунта киновари! Крестьянам же повелеваю вывезти все продовольственные запасы и сдать их нашим инспекторам, дабы сохранить зерновой запас от загребущих лап альгарвейцев. Все громоздкое или не годное к перевозке ценное имущество повелеваю таким же образом уничтожить.
Друзья мои, наши рати бессчетны! И зарвавшийся враг уже в сии секунды это чует! Вместе с ратями нашими неисчислимыми на бой с подлым предателем Мезенцио да подымутся и крестьяне, и рабочий люд! Дабы сразить врага насмерть, понадобятся все силы Ункерланта! И победа будет за нами. Вперед! В бой! За Ункерлант!»
И образ конунга Свеммеля как-то враз растаял и поблек. На секунду кристалл вновь вспыхнул светом, а затем превратился в обычный стеклянный шар.
— Великая речь! — дрожащим голосом возгласил Ваддо. — Конунг назвал нас своими друзьями!
— Да, сильно было сказано, — угрюмо согласился Гаривальд. — Воодушевляюще.
— Уж он постарался, — буркнул Дагульф, не особо почитавший конунга.
Как, впрочем, и Гаривальд. Да и, насколько он знал, как и любой в этой деревне, за исключением разве что старосты. Может, поэтому он и сказал:
— Я могу бояться Свеммеля больше, чем любить его, но, бьюсь об заклад, рыжики тоже очень скоро начнут его бояться.
— Сейчас королевству нужен он и никто другой, — согласилась Аннора.
— Мы все пойдем в бой! — заявил Ваддо с горячностью, странной в устах хромого инвалида. — Да, мы все пойдем в бой! И мы их одолеем!
— Как мы одолели их в прошлый раз! И мы напишем об этом песни! — подхватила Аннора, игриво подмигнув мужу.
Но в голове Гаривальда не было ни строчки. Он быстро начал жонглировать в уме словами, выстраивая размер, строфы, прикидывая рифмы. Но что-то не складывалось. Не вытанцовывалось.
— Для песни пока мало. Еще слова нужны, — хмуро буркнул он.
— Да ужель тебя надо учить! — всплеснул руками Ваддо. — Ты пиши о том, как наши доблестные воины и драколетчики прогнали врага! Причем задолго до того, как он смог добраться до Зоссена! — В его устремленном на запад взгляде была твердая уверенность и слабая надежда. |